– Она что, такая страшная? – спросила Мирослава.
Хомяков задумался, а потом ответил:
– Не сказать чтобы она была уродливой, нет. Но все в ней какое-то не наше.
– В смысле заграничное? – спросила Мирослава.
– Нет! Потустороннее!
– Так она же фея, существо неземное, – едва заметно улыбнулась Мирослава.
– Ну так вот, – сказал Хомяков, – это неземное существо столкнуло меня в яму и стало забрасывать землей. Потом почему-то она передумала меня закапывать и ушла.
– Я думаю, что она хотела дать вам шанс.
– Я тоже так подумал, – признался Хомяков, а потом спросил: – Скажите, у вас есть время?
– Смотря для чего, – ответила ему Мирослава.
– Я хочу рассказать вам историю своей жизни, – проговорил он серьезно.
– Что ж, рассказывайте, – ответила она, не выказав удивления.
И он рассказал ей все. А потом пытливо уставился на ее лицо.
– Ну что мне сказать вам, Гаврила Платонович, – проговорила Мирослава, – по-моему, вы выбрали не ту женщину.
– Я уже и сам это понял, – признался Хомяков, – но я продолжаю любить Нину. И потом, у нас двое детей.
– Я понимаю вас. Но есть вариант.
– Какой?
– Попробуйте гореть на работе и пореже бывать дома. Когда ваш авторитет вырастет на вашем рабочем месте, вы и дома станете себя чувствовать увереннее.
Хомяков довольно долго молчал, а потом ответил:
– Мне кажется, что вы дали мне дельный совет. И я им воспользуюсь.
На этой оптимистичной ноте они и расстались.
Домой Мирослава приехала к ужину.
– Шура не звонил, – чуть ли не с порога проинформировал ее Морис. – Поэтому на ужин запеченная камбала и свекольный салат. Наедимся?
– Еще как, – ответила она.
С некоторых пор в их доме было заведено подавать на ужин мясные блюда и выпечку, только если к ним приезжал Шура. Наполеонов без мясного и мучного не признавал ни одной трапезы.
Мирослава не раз пробовала отучить друга детства от сытных ужинов, особенно поздних, но все ее попытки разбивались об упрямство следователя, которое Мирослава, рассердившись, называла ослиным. Морис же, смеясь, уверял, что в упрямстве с Шурой не может тягаться ни один осел.
Наполеонов никогда не обижался на друзей. Он просто ел.
Когда детективы и кот переместились из кухни в гостиную и разлеглись на ковре возле камина, Мирослава, глядя на огонь и прислушиваясь к разыгравшейся к ночи метели, рассказала Морису о своем общении с жильцами злополучного дома и начальником ПТС.
– Конечно, Хомяков, – подвела она итог, – здорово перед ними виноват, но морозил он жильцов из-за халатности, а не в ожидании взятки. Именно поэтому, я думаю, Фея и не воспользовалась топором. И еще мне кажется, что Гаврила Платонович образумился и станет теперь выполнять свои обязанности на совесть. Меня интересует другое.
– Что? – спросил Морис.
– Как эта вездесущая Фея узнала о страданиях жильцов замороженного дома?
– Вы же сами только что сказали, что она вездесущая, – рассмеялся Миндаугас.
– Нет, я серьезно, – она тихонько потянула его за мочку уха.
– Вот-вот, – обрадовался он, – у нее есть уши. И еще глаза. Скорее всего, эта Фея не только носится по городу со своим топором, но и слушает новости, читает газеты, возможно, заглядывает в интернет. А про этот дом СМИ не раз и писали, и говорили. Так что мне ничуть не жаль этого Хомякова.
– Мне тоже не было жаль, – призналась Мирослава, – пока я не познакомилась с ним лично и не побеседовала с глазу на глаз.
– Понятно, – хмыкнул Морис, – вас разжалобила его жизненная история.
