Не торопясь блистать перед прирождённым прокурором бенефисом оправдательной речи, Свят упрямо молчал, стараясь держать спину прямой.
Получалось это наверняка не лучше, чем у креветки.
– Так вот у кого ты научился нам хамить? – с победной интонацией произнесла мать.
Вера опоздала; хамить вам я у вас научился.
– Не говори, Ира! – вознёсся под потолок голос Романа; он соглашался с женой раз в год, но всегда – крайне выразительно. – Мало прогулов и опозданий с появлением этой шалавы?! Мало незачтённых работ?! Твои бабы теперь будут ещё и накладывать дерьмо мне на голову?! Ты думаешь, что я…
Я вообще о тебе не думаю!
– Кому ты нужен, уймись! – рявкнул Свят, обернувшись. – Я знаю, что делаю! Я разберусь с Еремеевым!
Чёрт, вот зачем? Зачем ты это сделал? Зачем обернулся?
Вид отца только прибавил огонь под казаном, в котором томилась набухающая ярость.
– Он «знает», слышала?! Он «разберётся»! – хохотнув, триумфально заявил Роман.
Внутренний Ребёнок всхлипнул и потянулся к матери.
Ирина Витальевна пробежала по лицу сына глазами безразличными, а по лицу супруга – заискивающими; полными искристой солидарности.
– Машу эту – или как там её – для чего переселили?! – угрожающе прошипел Роман. – Чтобы в грязи советской вы не колупались! Так он к другой бабе прыгнул в грязь эту старую! Дома ночуй! Услышал меня?! Нечего там делать тебе!
До чего мерзким казался бы ты, не будь ты привычным.
Презрительно хмыкнув, мать уставилась на свои ногти.
– А ты за что её осуждаешь, Ира? – вызывающе бросил Свят. – Ни разу не увидев.
Поджав губы, Ирина Витальевна промолчала; на её лице была написана смиренная и скучающая; священно-материнская вселенская скорбь.
– ТЕБЕ ЖЕ СКАЗАЛИ… – немедленно завёл отец, отряхнув руки от крошек.
– Я НЕ С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЮ! – выплюнул парень.
Роман отшатнулся и дёрнул губой; его глаза под смолистыми бровями превратились в ехидные щёлки.
Будь по-твоему, воительница с мельницами.
Это была чуть ли не единственная сфера, в которой Ира так долго не опускала хоругви; хотя бы это следовало уважать.
– Мама! – с нажимом позвал он. – Мама, объясни. Тебе-то она что сделала?
Узнать это отчего-то было чрезвычайно важно.
В этот миг казалось: важнее, чем отвадить от Улановой долбаного Петренко.
– Нет, ну ты не перегибай, – мрачно буркнул Прокурор.
Губы Ирины еле заметно вздрогнули, но она не издала ни звука; гарпия из гранита всё так же смотрела в пол. Её руки были скрещены на груди так плотно, что костяшки пальцев побелели, а блузка на локтях нещадно измялась.
Обрати на меня внимание, Ромина ты кукла!
На плечи навалилась бетонная усталость.
Казалось, щёлкни его кто в лоб пальцем – и он упадёт замертво.
Треклятый дождь всё барабанил по стеклу; всё крепчал, всё смелел, всё усиливался.
– НЕ СО МНОЙ ТЫ РАЗГОВАРИВАЕШЬ?! – заорал Роман, выйдя из себя. – А Я С ТОБОЙ! ТЕБЕ СООБЩИЛИ НАШЕ МНЕНИЕ ОБ ЭТОЙ ДЕВИЦЕ! ХОЧЕШЬ ИЛИ НЕТ, ТЕБЕ ПРИДЁТСЯ ЭТО МНЕНИЕ УЧИТЫВАТЬ, ЕСЛИ РАССЧИТЫВАЕШЬ ПАСТИСЬ У КОРМУШКИ!
Сука, сколько можно третировать одними и теми же аргументами?!
Мать так и не посмотрела в его сторону; и плач Внутреннего Ребёнка всё рос, грозя подпереть потолок чёрной ванной.
– А если не рассчитываю?! – желчно бросил Свят, исподлобья глядя в ненавистное скопированное лицо. – Если мне всё более пох…
Сделав несколько решительных шагов, Ирина Витальевна картинно всхлипнула и вышла, звонко хлопнув дверью.
