Олег не шевелился; он не проронил ни слова. Только его рука сползла с её локтя и сжала её ладонь; он будто говорил: «Я здесь».
Его рука была такой горячей, что пальцы застонали.
Ни у кого на её памяти не было таких горячих рук.
Вот он – момент, чтобы это говорить.
– Олег, слушай, – с усилием сказала Вера; сердце ныло от горькой боли. – Это давно нужно было сказать. Нам с тобой надо… общаться более отдалённо. Мы слишком сблизились, а я обещала Святу поставить тебе границу, если это произойд…
Голос сорвался, а лицо искривилось в беззвучном плаче.
Внутри было так пусто, словно она осталась одна на земле после апокалипсиса.
Мокрые щёки и глаза нещадно резал ветер; в голове колотилась глупая мысль, что всё лицо обветрится… покроется красными пятнами… будет шелушиться…
Олег молчал, бережно гладя тыльную сторону её руки.
О чём он думает?.. Предположить это было невозможно.
Можно было приблизительно догадаться, что происходит в голове у Свята, – но с Олегом это совершенно не работало.
Он был не просто закрытой книгой, а талмудом на замке.
– И на твой взгляд, это произошло? – наконец глухо спросил он.
– На мой взгляд, это… происходит, – судорожно сглотнув слёзы, поправила Вера. – Это… некрасиво. Неправильно. Встань на его место.
– Я делаю это так часто, что его место уже можно звать моим, – отозвался Петренко.
О чёрт. Это надо было предусмотреть, готовясь «поставить ему границу».
Он не кривлялся и не блефовал: у него по поводу их «сближения» была своя позиция.
Поведение Петренко создавало ей трудности – да; но оно и… восхищало.
Хоть у кого-то этой весной Верность Себе не болеет.
– Ты действительно этого хочешь? – поинтересовался Олег; его голос подрагивал.
При чём тут то, чего я хочу?!
– Я считаю это честным! – выпалила Вера, повернувшись к нему.
Едва он увидел её мокрые глаза, как его лицо перекосилось – будто его ударило током. Казалось, прошло полчаса перед тем, как он разомкнул губы и сказал:
– А я не считаю. И не могу согласиться с тобой. Ты сейчас не на своей стороне.
В горле всколыхнулась бодрая злость.
– Это мне решать! – прошипела Вера, стиснув пальцы в кулак. – Я сама могу разобраться, что мне делать и на какой я стороне!
Вызывающе вскинув лицо, она моргнула и обомлела: Олег… улыбался.
Широко и открыто; лукаво и с облегчением.
Он улыбался редко; но когда он это делал, в его мимике не оставалось ни грамма наигранности: он улыбался всем лицом – каждой чертой.
Глазами; морщинами вокруг глаз; худыми скулами; ушами, что подпрыгивали вверх.
– Я рад, что ты говоришь это, – с теплом произнёс он. – Пожалуйста, думай так чаще.
Не найдя, что ответить, Вера обескураженно молчала.
Внутри ворочалось что-то вроде свежего ветра, который набирал силу; набирал упрямо и решительно – хотя знал, что ему запрещено дуть ветряков вокруг нет.
– Возможно, у нас очень разные критерии того, что такое «слишком сблизились», – наконец выдавила Вера; удивительно, но голос звучал звонко и ярко.
А она была уверена, что эти рыдания превратят его в засушенную пыль.
– Ну должны же хоть какие-то быть разными, – спокойно и серьёзно ответил Олег.
* * *
На кончиках пальцев, что гладили её ладонь, собрались рецепторы всего тела.
Посмотри сюда. Посмотри сюда, Вера.
Чем были эти слёзы, если не запредельным доверием?
Посмотри на меня. Пожалуйста. Я больше не могу делать вид, что я не.
Солнечное сплетение превратилось в батут, на котором прыгало сердце.
