Как странно, еще вчера я убивалась по предательству любимого человека, думала, что все, жизнь моя кончена. А сейчас вчерашние страдания кажутся такими мелочными, неважными, глупыми. По–детски наивными.
Главное на самом деле – это живые и здоровые близкие люди!
Несколько драгоценных минут теряем в пробке на виадуке. Автомобили и рады бы нам уступить дорогу, да некуда – оба направления – всего четыре ряда – битком забиты. Водитель ругается сквозь зубы, что другого пути нет, только в объезд города. Это еще дольше, чем в пробке стоять.
В больнице папу сразу увозят в реанимацию. Я остаюсь на посту. Медсестра заполняет карту, задает вопросы. Рассеяно отвечаю, а сама слежу за белыми дверями с табличкой «Интенсивная терапия». Мне приносят накидку и дают бахилы, надеваю.
И молюсь, молюсь, молюсь, застыв истуканом перед реанимацией.
Чувствую, как кто–то подходит ко мне.
– Ника, как он? Есть новости? – Светлана Сергеевна осторожно заглядывает мне в глаза. Бледная, взволнованная, глаза печальные, мокрые.
Машу головой, что новостей нет. Внутри меня лопается какая–то струна, больше не могу сдерживать рыдания, утыкаюсь в плечо мачехи и реву, реву, реву…
– Не плачь, девочка, не плачь, – она гладит меня по спине. – Все будет хорошо. Твой отец сильный, выкарабкается.
Он сильный!
Я не знаю, сколько мы так стоим в обнимку, поддерживая друг друга. Время остановилось. В больнице вообще, кажется, нет такого понятия как жизнь, суета, смех. Здесь даже нянечки шепотом разговаривают, чтобы людскому горю не мешать.
Мы со Светланой Сергеевной обе вздрагиваем, когда слышим звук открываемой двери. С надеждой кидаемся к мужчине лет сорока, что вышел из палаты. Высокий, крепкий, в синей униформе, в тон ей шапочка на голове. Взгляд уставший.
И я боюсь в его глазах прочитать страшную новость.
– Вы Сомовы? – спрашивает нас.
– Да! – в голос с мачехой отвечаем.
– Ваш отец жив, – глядя на меня, чуть наклоняет голову вперед, как бы подтверждая свои слова. Я с облегчением выдыхаю и даже получается улыбнуться.
– Можно к нему? – готова сорваться в сию минуту.
– Позже. Сейчас он спит. Пройдемте в мой кабинет, мне нужно с вами обсудить некоторые детали.
20. 19. Ника. Месяц…
19. Ника. Месяц…
Переглянувшись со Светланой Сергеевной, идем за врачом в его кабинет.
Что он такое хочет нам сказать? Интуиция подсказывает, что нужно готовиться к худшему. Не прощу себе, если с папой что–то случится!
Врач открывает нам дверь в кабинет, пропускает вперед, входит следом.
Мельком осматриваюсь.
Небольшое помещение с одним открытым на проветривание окном, подоконник завален папками и бумагами, в углу в большом горшке сиротливо потряхивает листьями фикус, играясь со сквозняком. Узкий шкаф у выхода, тумба и рабочий стол с несколькими стульями – вся обстановка.
– Присаживайтесь, пожалуйста.
Мужчина указывает на стулья возле его стола. Садится сам напротив, откидывается на спинку. Молчит, только, прикрыв глаза, пальцами трет виски. Мне даже начинает казаться, что он забыл, что не один в кабинете.
На столе несколько больничных карт, в органайзере ручки, карандаши. Ноутбук в спящем режиме. Бейджик боком лежит. Наклонив голову, читаю: «Васильев Илья Максимович, заведующий отделением» и фотография этого мужчины, только на ней он чуть моложе.
Ерзаю, нервничая. Спину от напряжения держу прямо, пальцы в замок сцепила до побеления. Светлана Сергеевна тоже в мучительном ожидании.
