Филипп Петрович Пальчиков. Жизнеописание собственного государя Петра Великого ученика и корабельного мастера - страница 3

Санкт-Петербург, или Деревянная набережная. Гравюра А. Ф. Зубова. 1727 г.

В течение XVIII века в России сложился качественно новый тип общенациональной культуры и цивилизации. Результат реформаторских начинаний Петра I состоял, прежде всего, в превращении мало кому известной Московии в Российскую империю. Архаичный византизм остался в безвозвратном прошлом, хотя крепостничество и коррумпированная система бюрократического управления по-прежнему тормозили общественный прогресс.

Рассказ о Великих реформах и преобразованиях в Российском государстве будет неполным, если не коснуться личности самого их инициатора и главного движителя. Пожалуй, ни об одном из отечественных правителей не написано столько научной, научно-популярной и художественной литературы, сколько о Петре Великом. Однако подавляющая часть публикаций касается его практической деятельности, и гораздо меньшая – свойств его личности, психологической характеристики и анализу внутренних мотиваций. Один из лучших исследователей этого вопроса, профессор русской истории Казанского университета Н. Н. Фирсов, так писал о Петре I:

«Петр был продуктом русской почвы, местных условий; но впечатления, которые он получал от этих условий, он комбинировал по своему, сообразно со складом, свойствами и настроением своего ума и с возникавшими в нем яркими образами, шедшими в конечном счете из западноевропейской культурной среды. Так, например, самое показное дело Петра – заведение постоянной европейского типа армии и флота – было определенно намечено раньше и имело уже прецеденты в ближайшем прошлом, но осуществлено оно было Петром вполне оригинально, по-петровски: царь из детской юношеской игры вывел это дело и, как бы продолжая играть, принял личное страстно-деятельное участие в утверждении и развитии этого дела, превращаясь то в бомбардира, то в барабанщика, то в капитана, то в корабельного плотника, то в матроса, шкипера, адмирала. При крайней живости, восприимчивости и возбужденности ума, при способности с изумительной быстротой и находчивостью усваивать всякое дело и чувствовать себя свободно на всякой общественной ступени Петр вносил ту же ненасытную личную заинтересованность и в насаждаемую в России фабрично-заводскую промышленность; он стремился, прежде всего, сам усваивать всякое техническое производство и тем показать личный пример. Этою чертою и данная отрасль государственной деятельности Петра, несомненно, тоже примыкающая к предшествовавшим программам и опытам, отличается от этих последних подобно тому, как сам Петр, марширующий с солдатами, работающий на верфи, приобретший массу технических навыков, усвоивший множество ремесел, считавший себя даже хорошим дантистом, отличается от предшествовавших ему русских государей.

Необъятная энергия, порождаемая в значительной степени указанным выше характером ума, – это второе, что заставляло и заставляет удивляться Петру, который старался всюду поспеть, во всем, начиная со спуска нового корабля или с собственноручного исправления первой русской газеты, духовного регламента, переводов с немецкого и кончая танцами на ассамблеях, – стремился принять личное участие, показать, научить, устроить. Никакое положение, в которое Петр себя ставил по своему желанию, не казалось ему странным, для него неподходящим, ибо ослепительный свет его разумения сразу освещал необходимость и целесообразность задачи, как бы ни была она скромна, а личная склонность к работе и чарующая в царе простота делового, постоянно занятого человека моментально увлекали его к исполнению задачи. При этом его не останавливало ни место, ни время, ни его сан. На одной великосветской свадьбе сделалось душно: распоряжавшийся на ней Петр не замедлил сейчас же собственноручно выставить окно принесенными, по его приказанию, инструментами. Точно так же легко и свободно, когда сделалось душно в московской азиатчине, он выставил или, по более решительному (хотя и несколько менее соответствующему действительности) выражению поэта, «прорубил окно в Европу». У Петра, при головокружительной быстроте, с какой он переходил к новым представлениям, новому строю мысли, к вновь навертывающемуся делу, не было ничего заветного в том, что он оставлял позади себя. Он привык смотреть вперед, но отправлялся он, несомненно, от наличных условий, его подталкивавших и наводивших его мысль на ближайшие и отдаленнейшие перспективы».