Финеас Финн - страница 22

Да, последуй Финеас совету старого доброго мистера Лоу, ему придется смириться с тем, что он никогда больше не увидит леди Лору Стэндиш! А он был влюблен в нее, и кто знает, быть может, она отвечала ему взаимностью. Направляясь домой от мистера Лоу, жившего на Бедфорд-сквер, Финеас отнюдь не чувствовал себя победителем. Разговор с наставником был куда продолжительнее, чем наш читатель наблюдал в предыдущей главе. Старый адвокат вновь и вновь принимался увещевать своего ученика и добился, что тот, прежде чем откланяться, пообещал всерьез обдумать самоубийственный шаг – сложение с себя полномочий депутата. Какой притчей во языцех он станет, сделав это всего через неделю после избрания! Но план, предложенный мистером Лоу, был именно таков. Если верить его наставлениям, даже единственный год, проведенный среди миазмов палаты общин, мог убить все шансы на успех в юриспруденции. И мистеру Лоу удалось убедить Финеаса в своей правоте, по крайней мере в этом отношении. Таким образом, с одной стороны, имелась профессия, успех в которой был, по заверениям мистера Лоу, вполне достижим, с другой же – парламент, где, как прекрасно знал наш герой, все шансы были против него, несмотря на нынешний мандат. В то, что он не сможет заниматься двумя этими делами – и в первую очередь парламентом – одновременно, Финеас вполне верил. Что же выбрать? Именно этим вопросом он терзался, пока шел с Бедфорд-сквер домой на Грейт-Мальборо-стрит. Так и не сумев найти удовлетворительного ответа, наш герой лег спать в расстроенных чувствах.

Как бы то ни было, в среду ему предстояло быть на ужине у лорда Брентфорда и, чтобы участвовать там в беседе, требовалось присутствовать на дебатах в понедельник и вторник. Возможно, читатель лучше поймет, насколько мучительны были сомнения, терзавшие нашего героя, если узнает, что тот всерьез подумывал вовсе не ходить на дебаты, ведь это могло ослабить его решимость покинуть палату общин. Меж тем нечасто в начале парламентской сессии между партиями возникает столь сильный раздор, чтобы требовалось выносить на голосование ответное обращение к монарху. Обыкновенно лидер оппозиции в самых учтивых выражениях объявляет, что его достопочтенный друг, сидящий напротив на правительственной скамье, был, есть и всегда будет не прав во всем, что думает, говорит или делает в своем официальном качестве, но, поскольку оппозиция никогда не стремилась к бессмысленным спорам, обращение в ответ на вложенную в милостивые уста ее величества формальную речь будет принято без вопросов. На это лидер правящей партии благодарит оппонента за внимание и объясняет собравшимся, как счастлива должна быть страна оттого, что власть не попала в руки столь смехотворно некомпетентной особы, как его достопочтенный друг напротив, затем обращение к монарху благополучно зачитывается среди всеобщего спокойствия. В данном случае, однако, этого не произошло. Мистер Майлдмэй, давний лидер либералов в палате общин, внес поправку к обращению и в очень резких выражениях призвал собравшихся с самого начала сессии продемонстрировать, что в парламент избрано сильное оппозиционное большинство, которое не станет мириться с бездействием находящихся у власти консерваторов. «Я вынужден заключить, – сказал мистер Майлдмэй, – что страна не желает видеть на правительственных местах достопочтенных коллег по другую сторону зала, и потому мой долг сейчас – выступить против». Но если мистер Майлдмэй выразился резко, то читатели могут быть уверены: его последователи использовали выражения куда более сильные. И мистер Добени, лидер палаты общин, представлявший в ней правительство лорда де Террьера, был не таков, чтобы оставить подобные любезности без ответа. И он, и его товарищи не испытывали недостатка в сарказме, даже если им порой не хватало аргументов, и готовы были возместить малое число сторонников многочисленностью словесных уколов. Считается, что сделанный мистером Добени обзор долгой политической карьеры мистера Майлдмэя, демонстрирующий, как последний был сперва жупелом, потом жуликом, а в последнее время окончательно превратился в политический труп, стал едва ли не самой жестокой расправой с оппонентом со времен обсуждения в 1832 году билля о реформе. На протяжении этой речи мистер Майлдмэй сидел, надвинув шляпу глубоко на лоб, и был, как поговаривали после, весьма уязвлен. Выступление мистера Добени, однако, состоялось уже после ужина у лорда Брентфорда, о котором мы должны дать краткий отчет.