Финеас Финн - страница 29

Предвижу, как вы будете встревожены и раздосадованы моими словами – верно, мне не удастся убедить вас взглянуть на вещи с моей точки зрения, но поскольку я должен написать вам о своем решении, то не могу удержаться и от того, чтобы попытаться себя обелить, насколько смогу.

Преданный вам,

Финеас Финн

Мистер Лоу получил это послание у себя в конторе. Прочитав его, он лишь плотно сжал губы, вложил лист бумаги обратно в конверт и спрятал его в ящик стола по левую руку. После этого он продолжил свои занятия, как будто решение Финеаса ничего для него не значило. «Все решено, так не о чем и думать», – сказал он себе. Тем не менее весь день письмо не шло у него из головы, и мистер Лоу, хоть и не написал Финеасу ни слова, продолжал мысленно отвечать на каждый из приведенных доводов. «Великая честь! Какая может быть честь в том, что пришло, как он сам говорит, случайно? Ему не хватает ума понять: честь нужно заслужить и быть ее достойным. Да одно только то, что его выбрали от Лофшейна, доказывает, что у Лофшейна вовсе не должно быть права избирать в парламент депутатов! Нет никого на попечении! Что же он не печется об отце с матерью да о сестрах, ведь ему приходится жить на их деньги, пока он не зарабатывает себе на хлеб? А он никогда не заработает, так и будет есть чужой». К концу дня мистер Лоу успел рассердиться не на шутку и поклялся себе, что больше ему с Финеасом Финном говорить не о чем. Тем не менее он быстро обнаружил, что строит планы, как вызовет на бой и победит того самого демона парламентаризма, который обрел такую власть над его учеником. Лишь через три дня мистер Лоу сообщил жене, что Финн решил не снимать комнаты в Линкольнс-Инн.

– Ни словом больше с ним не перемолвлюсь! – воскликнула разгневанная миссис Лоу.

– Мне теперь тоже нечего ему сказать.

– Ни теперь, ни после, – с огромной убежденностью заявила супруга. – Он тебя обманул.

– Нет, – сказал мистер Лоу, который, будучи человеком основательным и вдумчивым, всегда оставался справедливым, – он меня не обманывал. Он всегда был искренен и искренне же менял свое мнение. Но он слаб и слеп и летит, как мотылек, на пламя. А мотылька всегда жаль – и хочется помочь ему сохранить хоть обрывки крыльев.

Финеас же, написав письмо мистеру Лоу, отправился в Линкольнс-Инн, минуя известные своим угрюмым видом улицы Сохо, Сент-Джайлс и Лонг-Акр. Он знал здесь каждый угол, проходя последние три года почти ежедневно одним и тем же путем. Этот маршрут он любил, хотя легко мог пойти другой дорогой, почти не делая крюк, через фешенебельные Оксфорд-стрит и Холборн, но ему нравилось, идя напрямую, кратчайшим путем, осознавать себя деловым человеком, и он часто повторял себе, что иные вещи, неприветливые и мрачные на вид, могут быть в действительности не так уж плохи. Здание Линкольнс-Инн было мрачным, а тамошние суды – пожалуй, самыми суровыми из всех. Три комнаты мистера Лоу на Олд-сквер, бурые от переплетов громоздившихся повсюду юридических книг и пыльных документов, обставленные мебелью, которая была бурой всегда и еще побурела с годами, представлялись юному ученику унылейшим из всех известных ему помещений. Впрочем, и само изучение юриспруденции едва ли можно назвать захватывающим занятием – по крайней мере, пока разум недостаточно созрел, чтобы видеть красоту в его конечной цели. Финеас за три года рассуждений об этих предметах научился верить, что уродливое снаружи может быть прекрасным внутри, и потому предпочитал идти через улицы бедные и неприглядные – Поланд-стрит и площадь Сохо, а оттуда – по Севен-Дайалс и Лонг-Акр. Такой моцион вполне соответствовал его утренним занятиям, и он наслаждался тем, как они подходят друг к другу. Но теперь он успел привыкнуть к яркому свету фонарей в роскошном Вестминстерском дворце и его окрестностях и обнаружил, что пейзажи Сент-Джайлса действуют на него плохо. Идти по Пэлл-Мэлл и через парк до Парламент-стрит или до казначейства была куда веселее, а новые правительственные здания на Даунинг-стрит, уже наполовину построенные, теперь интересовали его куда больше, чем будущий Королевский суд, который предлагалось расположить вблизи Линкольнс-Инн. Направляясь к домику привратника под высокими воротами, он сказал себе, что рад спасению – по крайней мере на время – от здешней тоскливой и безрадостной жизни. Насколько было бы приятнее сидеть в своем кабинете в казначействе, а не в этом древнем учреждении! В конце концов, если уж говорить о вопросах денежных, должность в казначействе вполне могла принести доход больше – и быстрее, – чем работа адвоката. А кроме того, такая должность, как и место в парламенте, не входила в противоречие с присутствием в его жизни леди Лоры, в то время как с конторой в Линкольнс-Инн на Олд-сквер ее особа была несовместима.