Флаг миноносца - страница 22

– Жив! – сказал боцман.

Арсеньев ощупал на себе пробковый пояс и понял все. Корабль погиб. Лидера «Ростов» больше не существует. А его самого кто-то вытащил в бессознательном состоянии. Лучше бы он потонул вместе с кораблем.

– Нет «Ростова»… – еле слышно проговорил Арсеньев.

Боцман расслышал эти слова. Он поднял со дна шлюпки скомканную мокрую материю:

– Мы еще повоюем, Сергей Петрович, под этим флагом. Мы, шестеро…

Издалека доносился перестук зенитных автоматов. Эсминцы из группы прикрытия вели бой с самолетами. Потом выстрелы прекратились. Арсеньев еще несколько раз терял сознание и снова приходил в себя. Ему казалось, что прошла вечность. На самом деле они провели в этой чудом сохранившейся шлюпке всего несколько часов. Было еще совсем светло, когда их подобрал один из эсминцев.

Арсеньев поднес к губам жесткий край материи и встал. Слезы застилали его глаза первый и, вероятно, последний раз в жизни. Огромным усилием воли он оторвался от прошлого и шагнул к адмиралу.

Адмирал обнял Арсеньева и крепко по-русски троекратно поцеловал его, потом повернулся к строю:

– Моряки с лидера «Ростов», ко мне!

Когда Николаев, Бодров, Клычков, Косотруб и Гуляев выстроились с оружием в руках у мачты, адмирал кивнул головой. Арсеньев окинул привычным взглядом строй моряков. Теперь за их спинами лежало не синее море, а скованная морозом площадь. А дальше – крыши, крыши, запорошенные снегом колоколенки и фабричные трубы, теряющиеся в утренней дымке, – окраина великого города, вставшего на боевую вахту в этот грозный час.

Арсеньев глубоко вдохнул в себя холодный воздух и подал команду:

– Дивизион, на флаг – смирно! Флаг поднять!

Сигнальщик выбрал фал, и флаг лидера «Ростов» медленно поднялся над окраиной столицы.

Шел ноябрь сорок первого года.

Перед отбоем курили на лестничной площадке. Это было приятное время, когда день уже закончен и еще остаются свободные полчаса.

После вручения дивизиону флага миноносца Сомину хотелось услышать подробный рассказ о гибели корабля.

– А что рассказывать? – Снайперски точным щелчком Косотруб послал окурок в урну, стоявшую на другой стороне площадки. – Задание выполнили, отбивались, пока могли. Потом… словом, потопили наш корабль.

– Но ты-то как спасся и другие?

– Сам не понимаю! Когда от взрыва лидер переломился, я был на кормовой надстройке. Видел, как упал командир. Бодров тут же надел на него пробковый пояс. А лейтенант Николаев все еще стрелял из зенитного автомата. Тут снова все загудело кругом. Очнулся уже в воде, и мерещится мне вдали шлюпка. Знаю, что мерещится, а плыву. Доплыл все-таки, вцепился в планширь, как черт в грешную душу. Эту шлюпку Бодров заметил. Если б не он – погиб бы капитан-лейтенант. Как закон! И флаг тоже Бодров спас.

– Ну, и дальше?

– Что дальше? Дальше, говорят, уши не пускают! – внезапно рассердился Валерка, но тут же снова успокоился и добавил обычным своим тоном, не то в шутку, не то всерьез: – Вот жаль, гитара моя пропала!

Ваня Гришин расхохотался:

– Вот досада – гитара!

Шацкий, мрачный и неразговорчивый после злополучного выстрела, стоял в стороне и слушал. Его допросили в особом отделе, а потом, по решению Арсеньева, послали наводчиком на ту же боевую машину, где он раньше был командиром.

– Так, значит, об одной гитаре жалеешь? – спросил Шацкий, гася окурок.

Сомин вступился за Косотруба:

– Ни черта ты, Саша, не понимаешь! Души у тебя нет. Тут такой подвиг, что даже говорить о нем трудно…