Флаг миноносца - страница 4

При подходе к боновым воротам на мачте сигнального поста Константиновского равелина вспыхнули и погасли позывные. Город отодвигался все дальше и дальше.

В мирные дни при выходе корабля из базы еще долго бывали видны на горе в глубине бухты огни Инкерманского створа. Теперь даже они не светили Арсеньеву прощальным приветом. Он еще раз посмотрел туда, где на фоне неба вырисовывались очертания города, и приказал лечь на курс 270 – строго на запад.

С открытого моря шел плотный туман. Корабль погрузился в него, и очертания города скрылись.

Ночь ползла над Европой, над городами и заводами, над крышами и вершинами деревьев. Густая осенняя мгла покрывала Черное море, которое в старину называли Русским морем, а еще раньше – в эпоху эллинов – Грозным морем. Грозное Русское море распростерлось между Крымом и Анатолией, замкнутое с востока горами Кавказа, а с запада – обрывистыми берегами Румынии. Но как ни темна была эта ночь, на всех берегах за черными бумажными шторами, за плотными ставнями теплились скупые военные огни.

В приморских деревеньках и в портовых слободках при неверном свете коптилок рыбаки чинили сети, потому что, несмотря на войну, нужно ловить серебряную скумбрию и золотистую кефаль, а потом нести свой улов в ивовых корзинах на рынок, чтобы можно было прокормить детей.

Долго не гасла настольная лампа в кабинете командующего Черноморским флотом. Тускло горели лампочки в тюремных камерах захваченной врагами Одессы, которую они назвали именем румынского фашиста Антонеску. А в Констанце невидимые сверху под глубокими козырьками синие фары освещали подступы к нефтехранилищам – громоздким сооружениям из железа, цемента и кирпича. Под надежной охраной пушек, мин и сторожевых собак там покоились жирная нефть, тяжелое дизельное топливо и летучий бензин – живая сила кораблей, самолетов и танков.

Огни были всюду – невидимые, но существующие, глубоко запрятанные, но светящие. Только море не имело огней. Черно-зеленые литые волны перекатывались одна за другой, и не было им конца. Зыбкая, колышущаяся равнина над бездной – полмиллиона квадратных километров сплошного мрака, и мрак от морского дна до самого неба. Так было в древние геологические эпохи, когда одни только летающие ящеры носились над волнами на своих перепончатых крыльях. Так было и сейчас. Среди этого доисторического хаоса и непроницаемой мглы шел теперь незримый корабль – затерянный в волнах стальной клинок, несущий две с лишним сотни человеческих жизней. Уже несколько часов корабль шел с задраенными иллюминаторами, без отличительных огней, рассекая густую черноморскую волну.

Лейтенант Николаев вышел на полубак и остановился у поручней. К нему подошел старпом Зимин. Некоторое время оба стояли молча, глядя на черную воду, мчащуюся внизу. Под форштевнем вскипала пена, она отходила в сторону и расплывалась где-то сзади тончайшими кружевами.

Молчание нарушил Зимин:

– Боятся немцы нашего моря. Оно для них чужое, дикое… А нам ночь и туман – союзники.

Николаев ничего не ответил. Белые гребни все так же взметались над невидимыми волнами.

– Ты подумай, Павел Иванович, мы идем, идем, а им невдомек, что мы близко. Ни один вражеский корабль не выйдет в море в такую ночь.

В кубрике тоже шел разговор. Рассказывал боцман Бодров:

– …Вот тогда мы и ударили под Одессой ради того, значит, чтобы ликвидировать артобстрел города. Эх, Одесса..