Присев на угол кровати, я принялся перебирать несостоявшийся обед Проглотовой. Поначалу попадались непримечательные письма, адресованные Проглотовой, пока у меня в руках не оказался конверт, отличающийся от остальных своим коричневым оттенком.
– Вы можете хотя бы при мне не портить воздух? – обратился я к Зинаиде, почувствовав неприятный запах, повисший над кроватью.
– Это не я, – на глазах Проглотовой проступили слезы, и она стыдливо отвернулась в сторону окна, – Это конверт.
Я недоверчиво поднес коричневый конверт к носу. В ту же секунду резкий запах человеческих испражнений ударил в ноздри с оглушительной силой. Приложив огромные усилия, я убедил себя не выбрасывать конверт. Аккуратно его раскрыв, новая волна нечеловеческой, можно сказать, убийственной вони вырвалась на меня, принявшись нещадно душить. В этот же момент Проглотова вновь впала в безумство, озверело потянувшись свободной рукой к коричневому конверту. Я вскочил с кровати, отойдя на безопасное расстояние от обезумевшей женщины. Зинаида истерично извивалась на полу, то и дело выбрасывая свободную руку в мою сторону.
Прикрыв нос воротником мундира, я вытащил из конверта лист желтой бумаги и бегло пробежал глазами по немногочисленным, небрежно нацарапанным дешевыми чернилами буквам.
В коридоре послышались шаги городового, который, зайдя в комнату и увидев развернувшуюся перед ним картину, растерянно посмотрел на меня.
– Проглотову в участок везите, – быстро убрав письмо в карман, возбужденно протараторил я и направился прочь из дома. – И в одиночку ее до приезда полицмейстера.
– А вы куда направляетесь? – крикнул в мне в спину городовой.
– К Алексею Николаевичу! Наконец найдена первая зацепка!
***
На двери дома Калотучикова вместо почтового ящика на меня смотрели четыре маленьких отверстия.
– Зараза, – тихо выругался я и потянул на себя дверь.
Но стоило мне переступить порог дома, как в самой дальней комнате прозвучало три громких выстрела. Трясущейся рукой я потянулся к поясу с кобурой и медленно вытащил оружие. Недолгий путь до комнаты по скрипучим коридорным половицам растянулся на бесконечные минуты, в течение которых, казалось, мне удалось перебрать в голове все варианты дальнейших действий.
Дверь в комнату была слегка приоткрыта. До моих ушей доносилось еле слышное шуршание одежды. Редкими промежутками звучали трескучие щелчки оружейного барабана, заставляя мое взбудораженное сердце биться чаще.
Я решил действовать радикальным способом: дабы сыграть на эффекте неожиданности, что могло поспособствовать мне выйти победителем в надвигающейся перестрелке, высоко задрав ногу, я ударил по двери и со звериным воплем ворвался в комнату, направив дуло револьвера на человека, вальяжно раскинувшегося на ветхой кровати.
– Сдурел?! – привстал с перины Чудновский, испуганно выронив свое оружие. Тут же взяв себя в руки, он лениво облокотился на локти, не утруждаясь встать с кровати.
Несколько долгих секунд я истуканом замер посреди комнаты, держа полицмейстера на мушке и просвечивая его своим растерянным взглядом. Когда глаза привыкли к полумраку, а лицо Чудновского приобрело знакомые очертания, еще слегка трясущимися руками я опустил оружие, бросив на Алексея Николаевича виноватый взгляд.
– К-кто стрелял? – иссохшим голосом спросил я. – Создалось впечатление, что здесь была перестрелка.
– Я стрелял. Было скучно.
