Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - страница 18

. Другие частные дома тоже переоборудовали под эти цели, а дом 16 по Арлингтон-стрит был одним из самых просторных особняков в Лондоне. Даже с учетом того, что Мэннерсы продолжали жить в доме, в бальном зале и красивой позолоченной гостиной могли разместиться палаты на двенадцать и десять коек, а в спальне герцогини можно было устроить операционную – сама герцогиня временно переехала в комнату меньшего размера. Не успела Диана проработать в больнице и полугода, как мать предложила ей идеально оснащенную и весьма комфортную альтернативу.

Эта манипуляция вызвала у нее двойственные чувства. Хотя офицерским госпиталем на Арлингтон-стрит заведовали профессионалы, тот казался Диане странной декорацией в стиле Марии-Антуанетты. Позже она писала: «Работа в больнице внушает иллюзию собственной незаменимости; жизнь дома после этого кажется бессмысленной и тривиальной». Заходили друзья, приносили каштановые пироги и даже шерри ко второму завтраку – нелепый контраст по сравнению со ставшей привычной больничной диетой из маринованных яиц и заветренной рыбы. Дежурила она всего пять-шесть часов в день, не считая всплесков активности в связи с массовым поступлением раненых.

С другой стороны, вернувшись домой, Диана не отказалась от с трудом отвоеванной независимости, да и Вайолет уже не могла осуществлять над ней круглосуточный надзор, ведь слишком много всего происходило в госпитале. Вскоре Вайолет взялась переоборудовать замок Бельвуар в санаторий для выздоравливающих офицеров и стала надолго отлучаться из Лондона. Она не отказалась от своих несокрушимых убеждений по поводу приличий и брака, но даже ей стало ясно, что в мире, где воспитанные девушки из хороших семей выполняют черную работу, а молодых людей убивают на фронте, приставлять компаньонку к дочери уже бессмысленно.

В те полгода, что Диана провела в больнице Гая, война воспринималась как далекий фон, как что-то абстрактное. Работа отнимала все силы, а почти все ее друзья, которых мобилизовали, находились в безопасности в лагерях строевой подготовки. Но после возвращения на Арлингтон-стрит надежды на скорую победу померкли, и война стала реальностью. Красивых умных юношей, с которыми она танцевала, флиртовала и читала стихи, одного за другим отправляли на фронт, и там они погибали. Джулиан Гренфелл, которого приводила в восторг перспектива сражаться за «старое знамя… родину-мать и имперскую идею», умер медленной и мучительной смертью в антисанитарных условиях полевого госпиталя, получив ранение в голову осколком снаряда. Погибли кузен Дианы Джон и ее друзья Чарльз Листер и Джордж Вернон; последний надиктовал ей прощальную записку, в конце дрожащей рукой приписав первую букву ее имени – Д. – и еле различимое «люблю». Она читала ее с разрывающимся сердцем.

В больнице Гая Диана выхаживала гражданских, но в госпитале на Арлингтон-стрит, куда поступали искалеченные и контуженные, наконец осознала истинный масштаб кровопролития. Бывало, переодеваясь в чистый халат, ассистируя хирургу или успокаивая пациента, с криком очнувшегося от кошмара, она плакала от бессилия, не в силах сносить эти муки, казавшиеся ей бессмысленными.

Впрочем, уже через несколько часов она пила и танцевала. Страдания войны пробудили в лондонцах самозабвенный фатализм и жажду жизни. Мужчины погибали, уголь, масло и бензин выдавались по карточкам, еды не хватало и новой одежды было не достать