Читать онлайн Богдан Сушинский - Флотская богиня

Каким-то образом война все же пощадила эту дворянскую усадьбу, и древний графский особняк вставал теперь между тремя снарядными воронками и стволами поваленных деревьев, словно фрагмент растерзанных декораций. Да и германские солдаты суетились во время расчистки старинного парка, словно рабочие сцены, кому велено как можно скорее вернуть этому помещичьему гнезду былой аристократический лоск и романтическую мечтательность.

Приказав шарфюреру СС Лансбергу остановить их агитационную «фюрер-пропаганд-машинен» на пологом прибрежном склоне, барон фон Штубер вышел из кабины и, поднявшись на ближайший холм, несколько минут провел там, осматривая широкую, окаймленную гранитными скалами и валунами излучину реки.

Понтонный мост был наведен метрах в двухстах ниже по течению Южного Буга. Стоя на возвышении, оберштурмфюрер с полководческим величием наблюдал за тем, как все новые и новые подразделения вермахта в марш-броске переправляяются на левый, низинный берег, чтобы тут же, рота за ротой, раствориться между подернутыми дымкой степными курганами.

«Итак, еще одна великая славянская река…» – воинственно вскинул подбородок эсэсовец. В эти минуты он чувствовал себя военачальником, по взмаху руки которого целые легионы бросаются в бурлящие воды пограничных рек, и не видел впереди силы, встающей препятствием на его пути к тем землям: «Русским не удалось остановить нас на Южном Буге и вряд ли удастся остановить на Днепре. Судя по всему, настоящее сражение развернется только на берегах Волги, где русские будут сражаться, как на последнем рубеже».

– Как, и вы здесь, барон фон Штубер?! Вот уж не ожидал!

Оберштурмфюрер не заметил, как одна из проходивших мимо машин, свернув в сторону поместья, остановилась у подножия холма. А зря.

– В конечном итоге все мы, господин штурмбаннфюрер[1], движемся в одном направлении – на восток, – напомнил он Фридриху фон Роттенбергу, еще недавно возглавлявшему отдел гестапо, расквартированный в Подольске и действовавший теперь в ближайших тылах группы армий «Юг» на Днестре.

– И путь наш, – речитативно продолжил его мысль фон Роттенберг, – пролегает нынче от одной великой славянской реки к другой!

– Но Южный Буг – река особенная. Можно сказать, знаковая. В течение многих столетий она оставалась пограничной между Едисанской ордой[2] – вассалом Крымского ханства, а значит, и Турции – и землями славян.

– Не усердствуйте, барон, – небрежно обронил Роттенберг, всматриваясь в казачий берег сквозь цейссовские стекла бинокля. – Нам и так известно, что вы считаетесь лучшим специалистом по России во всей группе армий «Юг». Некоторые ученые мужи в Берлине уже называют вас «Великим психологом войны».

– И все же мы с вами, по существу, стоим сейчас, – словно бы не расслышал его слов оберштурмфюрер СС, – на стыке трех империй: Польской, Российской и Турецкой. Некогда, само собой, могучих…

– Спасибо за экскурс в историю. Только вот что я вам скажу, барон: мы для того и пришли на эти берега, чтобы впредь никто и никогда не вспоминал об империях, давно ставших историческими призраками.

– Но пока что мы обязаны знать историю тех земель, которые намереваемся…

– Вы слышите меня, барон?! – прервал его разъяснения офицер гестапо и, опустив бинокль, яростно, «под фюрера», отжестикулировал. – Впредь никто и никогда не должен слышать об этих призрачных империях, их призрачных вождях и не менее призрачных народах!

– В моем лице, господин фон Роттенберг, человечество пока признает самого фанатичного последователя девиза Тамерлана: «Один мир – один правитель!».

– Вот это уже ближе к нашей идеологии. Если только под «единым правителем единого мира» вы имеете в виду не себя.

– Увы, пока что – не себя, – сдержанно и высокомерно, в английской манере, улыбнулся барон.

– Насколько мне известно, на сегодняшний день в армейском журнале опубликовано всего лишь одно ваше научное определение, – слово «научное» штурмбаннфюрер гестапо произнес с неприкрытой иронией. – Уж не помню, какое именно. Зато помню, что само изыскание именуется «Методы психологической обработки населения на освобожденных от коммунистов территориях». Когда это вы успели набраться опыта психологической обработки покоренного населения настолько, что стали поучать других?

– Скорее, делиться размышлениями и прогнозами. Или предсказаниями. Как вам будет угодно.

– Но война только началась. Создается впечатление, что написана она еще до того, как наши войска…

– Естественно, «до того». В этом-то и вся ее ценность. Наши офицеры, особенно те, кто связан с СД, гестапо и полевой жандармерией, должны были получить хоть какие-то навыки работы с населением. Что же касается итоговых исследований, то, как и полагается, они появятся после окончательного покорения России.

Выслушав аргументы оберштурмфюрера, фон Роттенберг слегка растерялся: позиция сопоставления времени нападения на Россию и написания статьи, которую он считал стопроцентно проигрышной для барона, неожиданно оказалась в системе его доводов чуть ли не основным стимулом для исследований.

– В общем-то, в какой-то степени, вы правы… Но мне жаль ваших усилий. А знаете почему? Да потому что очень скоро население этой Славянии напрочь забудет о коммунистических наставлениях, как о кошмарном бреде. Точнее, забудут те, кому все еще позволено будет это население олицетворять. Так что сочувствую по поводу изначальной ненадобности ваших трудов, господин «Великий психолог великой войны».

– Как знать, как знать… – задумчиво парировал барон, придавая выражению своего лица некую прорицательскую загадочность.

– Предаваться подобным сомнениям в разговоре с офицером гестапо… – озадаченно повел подбородком штурмбаннфюрер. – Это небезопасно даже для диверсанта.

– Дело не в реакции офицеров гестапо, – жестко парировал барон, – а в том, что в ближайшие годы спрос на методические разработки, подобные моей, только усилится.

– И на просторах Германии – тоже? Опасное предположение.

– О рейхе пока что речь не идет. Не нужно перевирать факты, господин штурмбаннфюрер. Вы не на допросе у себя в гестапо.

Майор СС замялся. Он и сам понял, что увлекся. Барон фон Штубер, сын генерала Штубера, имеющего прямой доступ к фюреру, – не тот объект, на котором следует испытывать свои гестаповские методы провокаций.

– Это всего лишь предположение, – вежливо попытался он сгладить остроту стычки. – В порядке полемики.

Сбитый немецкий самолет каким-то чудом все же приземлился на самом краю степного плато, и теперь, завалившись на разломанное крыло, застыл с приподнятым хвостом, между крутым обрывом и наползавшим на него оврагом.

К дымящейся машине приближалось целое отделение морских пехотинцев, но их вдруг расчленила аллюром лихая наездница на высоком пегом коне.

– Расступись, кавалеры безлошадные! – прокричала она, едва не сбив с ног командовавшего этими «марафонцами» коренастого широкоплечего лейтенанта Лощинина. – Дай дорогу настоящей кавалерии!

– Куда ты?! – прокричал ей вслед командир-«безлошадник» в расстегнутом, насквозь пропотевшем кителе, бежавший с пистолетом в одной руке, – Стоять! Кто-нибудь из пилотов мог выжить!

И хотя наездница даже не попыталась попридержать коня, морской пехотинец успел обратить внимание на оголившиеся крепкие икры в хромовых сапогах и резко очерченные, по-мужски развернутые плечи, охваченные плотной голубой блузкой.

– Это что еще за степная воительница?! – на ходу поинтересовался он у державшегося слева от него краснофлотца Будакова, «первого и неотразимого» кавалера отдельного батальона морской пехоты.

– Именно с ней я вчера и порывался раззнакомиться.

– И чем же это закончилось?

– Отсекла, будто швартовый обрубила. Знаю только, что Евдокимкой кличут.

– Евдокимкой, говоришь? Сдается мне, что именем этим родители будущего сына наречь собирались…

– Однако на свет произвели нечто среднее. И фамилия соответствующая – Гайдук.

– Среднее не среднее, а девка, по всему видать, что надо, – возразил сержант-сверхсрочник Дука, дышавший теперь в затылок им обоим. – Жаль, воительница эта степная слишком уж… молодастая.

– Тоже мне: нашел порок у девки – «молодастая»!

Однако всего этого Степная Воительница уже не слышала. Ударный батальон морской пехоты, сформированный, как поговаривали, в основном из портовиков, а еще – из команды какого-то потопленного немцами эсминца да краснофлотцев из всевозможных береговых служб, только вчера прибыл из Херсона. И Евдокию совершенно не интересовал.

Иное дело – кавалеристы. С одним из них – грозным усатым старшиной эскадрона Разлётовым, – девушка даже успела познакомиться поближе, поскольку тот уже вторую неделю квартировал в доме ее родителей.

– На стременах гарцуй, на стременах, эскадронник! – потомственный донской казак поучал ее, покрикивая и доводя посадку Евдокии в седле до «казачьей выучки». – При такой царственной осанке ты и в седле держаться должна по-царски.

– Легко тебе, мужику, по седлах армейских растоптанному, поучать! – возмущалась мать Евдокии, наблюдая за тем, как на выгоне, начинавшемся прямо у дома сельского ветеринара Гайдука, старый рубака пытается возвести в совершенство верховую посадку ее дочери.

– А она у вас кто? Не казачка разве? Окрестные степи – это же казачий рай!

– Но мы-то ее не в казачки готовим и не в эти твои «эскадронники»! – подбоченилась мать, дородная сельская красавица, на чьем лице еще сохранились следы девичьего румянца. – В педагогическое училище поступила.

– А зачем ее готовить? – подкрутил усы эскадронник, время от времени бросая на Евдокию явно не отцовский взгляд, какой только что бросал и на саму Серафиму Акимовну. Что поделаешь: не он виноват, что рослая, фигуристая дочь просто-таки угрожала вырасти точной копией матери – такой же золотоволосой, полнолицей, с широкими крепкими скулами и выразительно очерченными, чувственными губами… А еще – эти васильковые глаза, под лебединым разлетом бровей, и короткий прямой, прямо-таки точеный, нос – точь-в-точь, как у греческой богини, приглянувшейся ему в книжке на столе у «будущей учительницы». – По ней и так видно, что казачка. Ей ведь только семнадцатый минул, а ты ж посмотри на нее: это же эскадронный аллюр!

– Сам ты «эскадронный аллюр»! – пафосно возмутилась Серафима. – Ты что такое о девчушке говоришь?!

– Но я же – в самом изысканном смысле, – разбросал руки старшина с такой лихостью, словно собирался обнять ими обеих женщин. – Ты посмотри на нее! Такой выправке любой ротмистр-кавалергард позавидовал бы.

Евдокимка и в самом деле старалась постичь мудреную «эскадронную науку» старшины. В распоряжении ее отца-ветеринара, обслуживавшего три колхозных села и два хутора, всегда пребывала бедарка[3]; так вот, в добровольную обязанность Евдокимки входило – каждый день приводить из конюшни и отводить назад беспородного трудягу Буланого, в натуре которого время от времени пробуждалась вольница степного скакуна. И проделывала она эти «променады» только верхом, нередко отклоняясь далеко от маршрута, чтобы добираться до противоположного конца поселка в объезд, по Волчьей долине. Так что верховая выучка у нее все же имелась, что и приводило старого «эскадронника» Разлётова в некий азартный восторг.