– И многих постреляли?
– Да как сказать? Одним врагам народа страх мешает браться за оружие, другие же берутся за оружие исключительно из страха, но они тоже не вояки. И потом, ты же знаешь правило чекистов: «Если враг не сдается, его уничтожают».
– Да зачем же ты говоришь все это ей, девчушке?!
– Не столько ей, сколько тебе, брат-ветеринар. И потом, не одна она спрашивает обо всем этом. Многие знать хотят, что тут у нас происходило… Хотя, если по правде, как на исповеди, я не столько для вас это говорю, сколько самому себе объяснить пытаюсь… Вот так-то, брат-ветеринар.
– Объясняй, объясняй; во всяком случае, пытайся, брат-чекист, – отважился отец.
Только тогда Евдокимка поняла, что в отличие от отца его «брат-чекист» свое «брат-ветеринар» дядя Гайдук произносил без какой-либо видимой иронии. Может быть, даже с легкой завистью к непорочной крестьянской профессии, при которой никому ничего особо объяснять не приходится.
Выслушав доводы офицера абвера и барона-диверсанта, командарм вопросительно взглянул на доселе молчавшего начальника штаба 257-й пехотной дивизии полковника Ветлинга.
– Насколько я понимаю, господин оберштурмфюрер примет командование отрядом парашютистов, – мгновенно отреагировал тот.
– Естественно, – подтвердил командующий армией.
– В таком случае сообщаю: как и предполагалось, к его шестидесяти бойцам мы добавим одну из рот отдельного парашютного батальона, численностью в сто двадцать солдат. Кроме того, две роты пехотинцев-егерей примут участие в ночном прорыве танкового десанта.
– Так, значит, последует еще и танковый десант?! – оживилось лицо двадцатисемилетнего барона фон Штубера. – Признаюсь, участвовать в операциях, одновременным и с воздушным, и с танковым десантированием, мне еще не приходилось.
– Значит, представится случай пройти и такой курс подготовки. Причем сразу же – в тылу противника, – молвил начальник армейского отдела абвера.
Тем временем Ветлинг пригласил в кабинет майора Кегля – командира танкового отряда и командира егерей капитана Юргенса, происходившего из прибалтийских немцев. Представив их генералу и командиру диверсантов, он самодовольно отрапортовал:
– Вот теперь все в сборе. Считаю, что этих парней можно забрасывать и в более глубокие тылы русских, вплоть до Урала и Дальнего Востока.
Услышав об этом, майор-танкист, безрассудно пробормотал: «О, майн гот! Только не это!»
– Успокойтесь, господин майор, – едва заметно улыбнулся Штубер. – До десанта за Урал дело вряд ли дойдет, а вот что касается подмосковных лесов…
– Только не это! – повторил птенец танкового гения Манштейна[6].
– Напрасно вы столь богобоязненно отрекаетесь от славы, которая буквально сваливается на ваши погоны и орденскую колодку, – саркастически улыбнулся барон.
– Извините, барон… – негромко доверился ему со своими страхами танкист. – Дело не в трусости. Просто я – армейский офицер, и привык действовать по законам военной науки, то есть в составе войск, во взаимодействии с артиллерией, авиацией и пехотой.
– Понимаю: противник – по фронту, а позади и на флангах – свои… Словом, прусская учебно-штабная идиллия.
– Да, я приверженец прусской военной школы, ее канонов и дисциплины, – вдруг с вызовом подтвердил майор. – Мало того, сам происхожу из прусской офицерской династии. Так что все эти ваши десанты и рейды по тылам врага…
Штубер понял, что разговор зашел в тупик, и, напустив на себя туман полководческой тоски, великодушно умолк.
