Может быть, в субботу мы ещё кого-нибудь не досчитаемся. Или не в эту, а потом? Какая разница! Бежать надо со всех ног, просто бежать, и всё. Даже несмотря на то, что я раскрыла Лилькин театр, страшно всё равно. Куратор бил рядом с ней, но Лилька рассказала, какой страшный был звук… В общем, тут ещё непонятно, запугал нас куратор или рассказ Лильки.
Каждый день приближает эту субботу. Я уже и привыкаю потихоньку обнажаться перед этими зверями, которые были моими родителями. Девчонки жалуются, что их звери под гадостью какой-то уже и хватать начинают. Рано или поздно… Что будет с девчонкой, если на неё залезет родной отец? В лучшем случае крыша поедет, а это – дорога в космос. А в худшем… Лучше бы в космос. Говорят, смерть мгновенная, но проверять на себе не хочется.
Возвращаюсь в каюту за пять минут до отбоя, но обычных замечаний не вижу. Маман моя бывшая какая-то сгорбленная, как сломанная. Быстро уходит в комнату, а этого я и не вижу. Не поняла, это что случилось такое? Не знаю и знать не хочу. Если и взрослых лупить начали, то так им и надо, сволочам. Пусть хоть до смерти забьют, мне всё равно, потому что после всего сотворённого они не имеют права жить. Все они! Все взрослые! Твари проклятые, ненавижу их всех!
А суббота всё ближе. Всё сильнее звереют учителя, всё активнее выискивает нарушения куратор, всё страшнее в школе, да и дома, где моментально прекращаются все эти издевательства, хватания и лапанья. Как по мановению волшебной палочки прекращаются, и от этого ещё страшнее, потому что я просто не знаю, чего ожидать.
Когда записываюсь на субботу на тренажёр, приходит отказ. Я пытаюсь ещё раз, но снова отказ, в этот раз с указанной причиной: «по состоянию здоровья». И до меня доходит. Прозрачней намёка не придумаешь – в субботу я не буду в состоянии тренироваться, потому что, видимо…
Знать, что будут бить, и ожидать этого – большая разница. Страх будто всё тело сковывает. Я не могу ни есть, ни спать, поэтому логично, что ошибаюсь на алгебре. Увидев свою пожелтевшую карточку кондуита, только грустно улыбаюсь. Всё я поняла уже… В субботу бить будут всех, я это очень хорошо понимаю. И куратор подтверждает, язвительно порекомендовав в пятницу принять душ. Учитывая, что порекомендовал он это всем, то доходит даже до тугодумов.
Пятница, пожалуй, самый страшный день. Танька говорит, что младших тоже собираются, а я не понимаю – их-то за что? Первоклашки же совсем малыши, кто это вообще придумал-то?
– На вашем первом наказании будут присутствовать ваши родители, – вбивает последний гвоздь куратор, – чтобы они посмотрели, как правильно надо наказывать таких, как вы.
В его голосе звучит отвращение, как будто мы все, сидящие здесь, чем-то ему отвратительны, как грязные животные или какашки в унитазе. Так он себя с нами и ведёт, а я ощущаю себя будто перед казнью – просто нет сил уже бояться, остаётся только плакать, потому что завтра жизнь разделится на «до» и «после». Как я смогу после такого жить дальше, я не знаю. Мне видятся картины одна ужаснее другой, что заставляет дрожать, поэтому я после школы возвращаюсь в каюту. Мне уже всё равно, завтра моя жизнь и так закончится.
Я очень хорошо понимаю, что завтра прежняя Машка просто спрячется в уголок души, а снаружи останется… Я не знаю кто. В ответе от тренировочного центра указывается, что мне запрещены тренировки в течение недели, а это значит… Мне не хочется думать о том, как больно нужно сделать, чтобы неделю потом в себя приходить, я такую боль себе даже представить не могу.
