Катьку убили, а завтра убьют меня. Только в отличие от Катьки, я буду продолжать ходить, дышать, может быть, даже разговаривать, но мой мир просто рассыплется. Он и сейчас неизвестно на чём держится, но я ещё цепляюсь за прежнюю жизнь, уговаривая себя, убеждая, что я человек, что они не посмеют, но…
Я просыпаюсь в кровати от собственного крика. Три часа ночи показывают равнодушные часы на столе. Мне снятся прорезающие тело насквозь страшные штуки, как у куратора. Снится, что с меня спускают шкуру в прямом смысле этого слова. Кровь снится, много крови… И я снова просыпаюсь от собственного крика. На моё счастье, меня никто не слышит, я будто одна на всём белом свете… Это очень страшно, потому что вокруг темно, а мне кажется, что из этой темноты на меня надвигается очень страшный куратор.
Будильник звенит похоронным звоном. Говорят, в глубокой древности девушек сжигали на костре. Интересно, в день казни они чувствовали то же самое? Наверное, я сама себя запугала, но как представить то, чего в жизни никогда не было? У меня всех примеров – только Катька. А вдруг…
Мы стоим кучкой перед каютой, на которой написано: «Экзекуционная». Это означает, как нам всем объяснили, комнату для наказаний. Туда вызывают по одному, а назад не возвращается никто, и кажется, что путь оттуда только в космос. Тревоги за неделю не было ни одной, что наводит на грустные размышления. Возможно…
– Девчата, если что, не поминайте лихом, – Пашка, парень из нашего класса, воровато оглядывается и отодвигает панель вентиляционной шахты.
– Ты куда? – спрашивает его дрожащая Танька.
– Попробую замкнуть сенсоры, – объясняет он. – Это даст тревогу, ну а пока найдут причину, пока починят – день закончится.
– Это всего лишь отсрочка, – качает головой Лариска, уже смирившаяся со своей судьбой.
– Хоть день вам подарю, – немного растерянно улыбается Паша. – Если что, будь счастлива, Маша! – говорит он на прощание.
Я просто замираю. Получается, Паша ради меня идёт на смертельный риск? Ради того, чтобы дать мне один день без боли? Хочется рвануться за ним, вернуть, но уже поздно. Его и след пропал, а в это время вызывают Лариску. Мы обнимаемся на прощание, потому что не знаем, встретимся ли вновь. Она плачет, а я внутренне радуюсь, что вызвали не меня, и изо всех сил желаю удачи Паше. Пусть его жертва будет не напрасной!
Странно так, впервые за меня кто-то… там же опасно! А если поймают, могут вообще выкинуть! Паша… Я буду помнить тебя всегда, клянусь!
Я плачу, потому что выдержать этого нет никаких сил. В это время дверь медленно раскрывается, открывая внутренность каюты, откуда мне радостно скалится эта… маман бывшая которая. Я всё понимаю, поэтому делаю шаг вперёд ещё до того, как называют мою фамилию. Сейчас закончится моя прежняя жизнь, потому что здесь мой эшафот.
– Снимай трусы, тварь мелкая! – шипит мне бывшая моя родительница. – Сейчас ты узнаешь, что такое настоящее наказание!
– Вам надлежит снять бельё, – слышу я равнодушный голос куратора, – лечь животом на стол и вытянуть вперёд руки.
Решиться на такое очень сложно, но бывшая родительница продолжает меня оскорблять, обзывая всякими словами, а куратор тем же равнодушным голосом меня извещает о том, что каждая минута промедления прибавляет ещё один удар к назначенному мне наказанию. Я не Лилька, потому дрожащими руками берусь за резинку, медленно стягивая трусы, и, когда я наклоняюсь, чтобы снять их, внезапно включается сирена тревоги. Паша сумел, в самый последний момент сумел!
