– Лизочка родила мальчика, – медленно, с расстановкой говорила
женщина. – Теперь ты папа, – она погладила Павла. – Малыша Костей назвали.
Павел расцвел улыбкой. – Сынок родился, – прошептал с гордостью.
Он уже не спешил, успокоился и, взяв в горячие ладони холодные руки Надежды Васильевны, слушал, стараясь отогреть. Было уже наплевать на обстоятельства, торопившие его.
– Долго у меня прожили, – говорила хозяйка. – Лиза категорически
отказалась ехать без вас, как не уговаривали с Екатериной Петровной. Скоро годик сынишке будет. Два месяца назад съехали. В хуторе домик сняли, вёрст двадцать отсюда. Там хозяюшка хорошая, коровка у неё. Молочко-то мальчонке теперь нужно. А в городе стало голодно. Продуктов нет, всё дорого. Екатерина Петровна золотые украшения свои снесла в скупку, меняла на хлеб, чтобы Лизонька могла парня кормить… Заходила недавно.
– В каком хуторе проживают?
– В Лесном, – ответила и, подумав, подтвердила, – да точно в
Лесном. Домик на окраине. Спросишь – любой подскажет.
Синицын поцеловал руки доброй женщины, вытащил дорожный паёк
и уложил на столе.
– Ой, что вы, Павел Андреевич, не надо, – скромничала Надежда
Васильевна, но Синицын был уже за порогом. – Ну, спасибо, голубчик, – сказала со слезами, перекрестив, уходившего Павла.
Бойцы дождались ночи, но Зубавин не появлялся. Видимо,
совещание было серьёзным. Солдаты догадывались, – готовилось грандиозное наступление, и отцы-командиры разрабатывают стратегический план. Павел не находил места. До хутора где Лиза с сынишкой и матерью – рукой подать. Мысли были в Лесном. Нервно ходил по улице. – «Знать бы, что так затянется», – сожалел, что отпросился на короткий срок, ведь давно мог побывать там и вернуться.
Зубавин вышел из штаба ближе к полуночи.
– Поедем, товарищ командир? – спросил Хохлов.
Достав кисет с лукавством в глазах, предвкушая что-то приятное,
Зубавин шмыгнул носом. – Комбриг приказал заночевать здесь. Ничего, думаю, с полком не станет. Поедем поутру, приказы нужно исполнять. Вам выделили хату для ночлега. Едем, герои мои, устрою. Я же, поеду до жинки. Утром вас подниму.
Командир полка расквартировал бойцов, и уехал, оставив за
старшего того же Хохлова.
– У него жена ведь в станице Богородской, – удивился Иван Серов, —
хорошо помню. Месяц назад там стояли, ночевал у неё.
– Да у командира в каждом пункте супруга имеется, – смеясь,
ответил Хохлов. – Наш Сидор Борисович ещё тот лазелас.
– Ловелас, – поправил Павел.
– Шо? – переспросил Хохлов.
– Говорю, что правильно говорить – ловелас.
– Да, какая хрен разница! – усмехнулся тот. – Главное сейчас под
титёкою у милки и в ус не дует, а мы здесь на шинельках суконных мнёмся.
Раздался хохот, и казалось, был слышен и в соседних домах. Каждый
старался высказаться, забавной, смешной речью. Вскоре все угомонились. Павел толкнул в бок лежавшего рядом на полу Хохлова: – Отпусти в Лесной сбегать. К утру вернусь. Жену бы повидать да сына. Сын родился, понимаешь? Девять месяцев уже, а я только узнал. Когда ещё подвернётся такое? Тут совсем рядом. А то убьют, и не увижу сынишку, а?
– И этот туда же, бля, – прошипел Хохлов. – Невмоготу? Выйди вон в
сенцы пошаркайся о косяк.
– Да серьёзно говорю. Не выдумываю. Не по бабам… жену увидеть.
– А говорил – мать тут! Думаешь, не знаю куды ездил? – опершись
на локти в голос заговорил Хохлов: – Ты чо Синицын с ума сошёл? Не выпустят из города и назад не пустят. На всех дорогах посты и без разрешения, без особой бумаги, слушать никто не станет, шлёпнут без разговора, как дезертира, или лазутчика. Что у командира разрешения не спросил? Может и подсобил бы? А я человек маленький. Никакой такой бумаги дать не могу, потому как печать у меня не та! Моя печать на две половинки разделена, могу с сургучом поставить, только проку с того нет
