– Сейчас, – раздался голос из глубины коридора. – Сейчас, сейчас.
– Я подобрал его на улице, и научил писать, считать. Вложил в его уста все то, что знаю сам. А он мне говорит: «Сейчас».
– Уже иду! – Джованни ворвался в гостиную с бокалом вина на подносе. Он явно спешил – его халат был распахнут, грудь оголилась, и пред нами предстало его идеальное тело с кубиками торса. Я непроизвольно подтянул живот.
– Давай вставай. – Рождин помогла Данте подняться и, протащив нелегкий груз, опрокинула на диван рядом со мной.
Пффф… Разит спиртом как от какого-то недалекого клошара.
– Ну, слава богам! – Данте схватил бокал, выпил в один присест и уронил на поднос. – Чего ты ждешь? – Алигьери был раздражен. – Неси еще!
– Он что, алкоголик? – Я наклонился к уху Рождин.
– А ты пройди все круги ада, как он. – Рождин ухмыльнулась.
– Так это правда?
– Все нормально. Я его давно знаю.
Кажется, после выпитого Данте немного расслабился. И даже позволил себе натянуть характерную улыбку.
– Саймон? Не ошибся? – Он протянул руку.
– Да. – Я пожал ее в приветствии.
– Да, да. Я слышал, слышал. На той неделе он прислал пакет.
– Мне очень приятно.
– Надеюсь, как и мне. – Он хмыкнул в кулак. Что за неодолимый сарказм? Я так и видел, что внутри себя он смеялся. – Задай вопрос, и я отвечу все, что ты хотел услышать.
– А это точно? – Я кивнул Рождин, она прикрыла глаза в согласии.
Странно. А ведь я ждал нотаций от него. Да и не таким я его представлял – может и сухим, но вытянутым и дружелюбным. И вряд ли то, что сейчас предстало передо мной, хоть капельку похож на тот образ.
– Ладно. А почему Неаполь? Почему не… – Первое, что пришло мне в голову.
Рождин незаметно пнула меня. Кажется, не надо было задавать этого вопроса. Но ведь она не предупреждала.
– …Флоренция? – Я закончил.
– Италия, великая Италия. – Снова он зашелся своим хриплым голосом. – Какая разница? Она везде прекрасна!
– И все? Это точно то, что я хочу услышать, так ведь?
Очень вовремя подоспел Джованни со вторым бокалом, который опустил перед хозяином. И так и застыл. Алигьери не спешил. Он провел по ножке бокала указательным пальцем, видимо, о чем-то задумавшись.
– Беатриче. Моя Флоренция больна лишь мыслями о ней. – Я заметил, что Рождин покивала головой. – Моя любовь! И что мне делать там, если мой дом растерзан всякими пройдохами. Так и кишат, кишат! Туда-сюда, туда-сюда. – Его рука заиграла перед моим лицом. – А клоун, изображающий меня пред ними, читает то, чему я отдал жизнь. – Он расхохотался. – Мои вечноживые вирши! – Он замолчал и исподлобья посмотрел на меня.
– И что тут такого? – Я пожал плечами.
– Что тут такого? – Я задел его за живое, он опять захрипел. – Что тут такого? Правда? Дай подумать! – Алигьери приложил руку ко лбу и сделал вид, что задумался, прикрыв глаза. Мне даже показалось, что он просто заснул. – А то, – вдруг вскинулся он, – что я и сам не знаю их. Вот так вот – наизусть. – Он зашелся в смехе до пьяной икоты.
Кажется, этот спектакль продолжался вечность. Я не знал, куда себя деть, мне было стыдно за его поведение. Один из величайших поэтов всех времен сидит рядом со мной на диване, напившись до синих чертиков. Бывало ли раньше с кем такое? Впрочем, потом… потом он просто вырубился – на самом деле заснул, склонив голову на плечи. И стал похож на нахохлившегося воробья зимой. Взъерошенные волосы так и остались стоять дыбом. Гостиную огласил его слишком громкий храп. Мерзкий старик. Рождин пощелкала пальцами.
