— Вот свою звериную банду этим и лечи, – скривился, как от уксуса городской гость. – Развела тут бременских музыкантов-отморозков. Лучше найди себе Трубадура, глядишь и подобреешь.
— Нам и без Трубадура хорошо живется…
— Ну, конечно, при такой-то Трубадуре…
В этот момент всем зрителям показалось, что она и в самом деле бросится на столичного хлыща, как пантера на дикобраза. Даже самому дикобразу на мгновение так показалось, он непроизвольно отшатнулся, прикрывшись рукой. Вместо этого Нюрка как гвардеец, развернулась на каблуках и молча усвистала прочь в сторону своего дома. Матвей лишь проводил ее настороженным взглядом.
— Фух, пронесло, – смахнул он несуществующий пот со лба. – Я уже думал, что эта бешеная бросится на меня.
— Зря ты про нее так, – покачал головой дед, подходя ближе. – Нюрка — девка решительная. Она так просто не спустит.
— Ничего, меня в детстве тоже пугали, но она до сих пор не слиплась.
— Значит, мало по ней ремнем работали, – дед слегка шлепнул великовозрастного внучка чуть пониже спины. – Идем снова баню растопим. Печь-то хоть умеешь разжигать? Сходи в хату за спичками. На печке, за вьюшкой лежат.
Что такое вьюшка Матвей не знал, а переспрашивать не стал, что б у деда не было нового повода поворчать, что вы там в своих городах совсем одичали, простых вещей не знаете. Он просто загуглил, что это такое, когда оказался в доме один. В ответ на запрос механический голос «Алисы» прочитал целую лекцию о строении русской печи.
— Черт бы вас всех побрал, кажется, это там, – вполголоса ругался столичный визитер, забираясь на полати. – Да здесь черно, как на рынке.
— Тебя только за смертью посылать, – дед все же нашел повод поворчать, когда Матвей вернулся в баню.
— Главное, я нашел, что нужно, – похвастался он, отдавая добытый коробок. – Я такой молодец.
— А я еще больший молодец, ведь я это туда засунул, – усмехнулся в усы дед, разжигая печь.
Когда пламя занялось, он прикрыл дверцу, присел на лавку и внимательно, даже пристально посмотрел на внучатого племянничка. Матвею стало не по себе от такого взгляда, но он не понимал его причины и потому молчал. Наконец, дед заговорил:
— Ну, а теперь рассказывай, что натворил…
— В каком это смысле? – растерянно огляделся по сторонам столичный мажорик.
— В прямом.
— Ничего я не творил. Не успел еще. Наоборот, я несколько часов как здесь, а со мной уже всякого натворили.
— Я не об этом, – дед достал свои ядреные, как советская власть папиросы и закурил от лучины огня из печки. Выпустил дым прямо в лицо гостю. – Это я сейчас на пенсии, а до этого знаешь кем работал? Отец не рассказывал?
— Нет, – закашлялся Матвей отмахиваясь от едкого дыма.
— Следователем я работал. В нашей районной прокуратуре. И следственный опыт мне подсказывает, что посередь лета ты поехал жопу греть не в Дубаи или Кипры, а в наше захолустье. Одно б дело, если б я был тебе родной дед, навестить предка обязательное протокольное мероприятие. Но нет, я слишком дальний родственник, о котором мало кто знает. Получается, ты сюда не по своей воле прикатил. И есть у меня мысля, что ты от кого-то прячешься. Кредиторы на пятки наступают? Задолжал кому? Много?
Матвей не отвечал. Изучая пол под своими ногами, он явно о чем-то думал, подбирая слова. Опытный дед не торопил с ответом, попыхивая своей цигаркой.
— Нет, никому не задолжал, – наконец заговорил допрашиваемый. – Деньги тут вообще не причем. У меня с финансами полный порядок. Я… я от невесты прячусь.
