Он похлопал по плечу собеседника, обошёл машину, сел на место водителя и развернул бейсболку козырьком вперёд.
Хорошо, что электрички в это время ходят каждые пятнадцать минут.
* * *
Встречаться с ним Фотий не хотел. Слишком тяжки были мысли, которые пробудил разговор за пивом. «Ох, как скверно, когда поэт перетягивает во мне художника. Темы всплывают не по силам себе», – касался раздумчиво клавиатуры компа, уничтожал неопределённость, наполнял текст исповедальной интонацией, расставлял слова и знаки, как ноты в сонате.
«Окружающие люди, безусловно, могут оказывать влияние, и, в зависимости от их харизмы, оно различно. Но я не о том. Как часто читаем: кто-то оказал огромное влияние на кого-то, явился прямым потомком и последователем. Я опять не о том. А о том я, насколько они, эти люди, важны для развития сюжета романа моей жизни. Хотя опять не о том. «Не то, не то», – говаривал в тихом бесновании белокурый голубоглазый князь.
Может, я о том, что, если кого не было в моей жизни, роман вовсе не состоялся бы. Не стал другим, а не состоялся. Вот такая трагическая история: не состоялся роман… Да, жил, чего-то достигал, события следовали… Всё было, чему положено быть для и при жизни. Только она не состоялась так, как Г-сподом предназначалось. Не понимал я смысл своего бытия здесь».
– А сейчас понял?
За окном гудел, всхлипывал ливень.
– Что?! Кто?! Чей это голос?!
В гуле отчётливо и тихо шелестнуло:
– Сссмыссл в поиссске теххх, кто должжен быть рядом.
Сквозь покосившееся сознание вдруг негромко мелодично зазвучало: самое важное – молоко из груди мамы, чистая попа и счастье полёта над головой папы. Смеюсь, хохочу. Меня поймают обязательно. Пол твёрдый. Я это уже знаю. Но сейчас я в воздухе, я – в раю.
Тогда, давно, мысль о падении не приходила мне в голову. Там вообще не было места мыслям…
У птицы нет чувства опасности падения. Как у человека нет чувства опасности ходьбы, пока здоровы ноги и пока нет угрозы окружающего пространства. Подбрасываемый, я свободен… Я и есть полёт. Я – другой, я – птица. Вернее, ещё и птица.
Но пока взлетал над папой, я не думал об этом. Наверно, просто перетекал: из – в, и обратно, и опять.
Прошло совсем немного времени… И уже не дают молоко из груди, не вытирают попу и не подбрасывают в воздух, чтобы подарить радость полёта. Почему?! «Ты вырос, – объяснили мне, когда я решился задать эти вопросы. – Молоко у кормящей мамы закончилось, у папы уже не хватает сил, а вытирать попу нужно самому».
Так взрослеет человек и отдаляется от Царствия Небесного… Возвращение возможно, если наполниться непреложной мудростью: жизнь – истинна, когда папа подбрасывает меня в воздух над собой, и я хохочу. Остальное – иллюзии.
* * *
Почему Фотий взбрыкнул, когда я сказал, что читал Достоевского? А бред о выдающемся композиторе и пианисте?! Может быть, пришло время заняться самой личностью Фёдора Михайловича? Думаю, он интересней, чем его герои…
Внезапна мысль, вполне достойная подчёркиванию в дневнике: до сих пор жизнь авторов не привлекала современников, в отличие от героев их произведений. Одиссей, Дон Кихот и Вертер вызывали больше любопытства, чем Гомер, Сервантес и Гёте.
А мне хочется знать, мог бы Достоевский самоубиться, как многие его герои, и не воображу никак: желание сделать это, похоже, вселялось им в героев, и они рассчитывались с жизнью. Так убийца спасал свою, которую любил по-животному, и серьёзно собирался начать её, когда перевалил за полсотни лет.
