Остановка – купить кофе – поссать. Затем завязавшаяся беседа между Ж. и К. Сперанским. Все отвлекает, все возвращает в повседневность, и то, что секунду назад казалось поэтичным вступлением, интимным и чувственным, вдруг предстало подобием какой-нибудь шутливой оды бутылке пива или «И тебя любит даже Вовка, а зовут тебя морковка…». Автор оторван от текста, что теперь для него как ненужный ублюдок, и тоже становится участником диалога.
Спрашивает К. Сперанского:
– Ты текст про Ярославль прямо в телефоне написал?
– Да.
– И как тебе? На заднем сиденье? Не укачало?
– Ну лучше на ноутбуке, конечно.
– Давай и ты с ноутом сядешь! Да, уже совсем перестанем отрываться от труда.
Ж. добавляет:
– Ага, и Зиллион пусть ведет и печатает одновременно.
– Далеко мы тогда не уедем.
Зиллион говорит:
– А Жука предлагал мне заплатить за то, чтобы я угробил всех. Но я пока не придумал, сколько это стоит.
– Сто тысяч получит твоя вдова! – отвечает автор. – У меня на карте НЗ.
Автор показывает К. Сперанскому изображение с рабочего стола. Это один из любимых снимков, «классических».
– Опять поставил твою хату на обои!
– Ну все, скоро мы оттуда съедем.
На секунду – автор в том дне. День рождения, исполнилось 35 лет, проснулся в гостях у К. Сперанского. Пока тот спал, сфотографировал часть комнаты: окно, стену, отклеивающиеся обои, постер, похищенный коллегой в варшавском хостеле, с рекламой романа «Серотонин», портреты Беньямина и Бодлера, пришпиленные на канцелярские кнопки.
К. Сперанский спрашивает:
– А ты в «Пэйджс» печатаешь?
– О да, в «Пэйджс»! Как раз пытаюсь сейчас описать, почему именно в нем. Но суть этой любви неуловима. Наверное, в дизайне дело и связке «Пэйджс» – «Заметки». А еще в том, что при большом желании сразу можно сделать под верстку книгу. Пару раз мне это удавалось, хотя и с ограничениями. Но полюбуйтесь, как в нем выглядит моя будущая книга, как приятно скроллить, на эти линии, расстановку блоков.
Остальных как будто эта реклама не трогает.
– А ты в чем? – спрашивает Ж.
– В «Гугл-доке», – отвечает К. Сперанский.
– О, у нас на работе обязательно кто-нибудь испортит что-нибудь в «Гугл-доке», и потом все на ушах ходят. И как тебе он? – спрашивает Ж.
– Мне нравится. Ну я же один, иногда Жуке вот расшариваю, чтобы поправил. – К. Сперанский обращается к автору: – А покажи заметки? Ты удаляешь лишние?
Автор показывает.
– Порядок. Ты настоящий редактор.
– Ну да, я же издаю книги.
Ж. начинает рассказывать:
– Да я иногда, засыпая, слышу: чш, чш, чш, так он все лишнее чистит. Спать не ляжет, пока там порядок не наведет. И сразу из корзины удаляет.
На этом комплиментарном отзыве автор (он же редактор) приходит к выводу, что можно закончить запись и немного поспать до приезда в город. Эта идиллия гаснет, она все тусклее с каждым часом дороги, которая длится и длится, а потом эта пробка на въезде в город, и уже темно. Автор, открыв багажник, смотрит на эти книги. «Это невозможно», – говорит он себе. Придется чекаться при слушателях, раскладывать книги. «Я их ненавижу», – говорит автор.
– Ебаные книги!
– Да что с тобой?
Очень хочется есть. Но в то же время тошнит после дороги.
– Под этим темным небом! Клянусь! Что я перестану их печатать! Писать! Да, сделаю перерыв. В них, блядь, даже смысла нет. Год за годом я пишу их, издаю, продаю, оформляю, таскаю по городам. Порчу свои колени. Зачем? Это же просто набор знаков, просто все равно вот, что я бы сейчас писал вот такую важную и великую литературу хаха00123к4нахуй
