– А ты мог бы? Дело срочное.
– Нет, не мог бы. Нельзя просто прийти в трущобы и начать расспрашивать. Тебя там первые встречные прирежут. Вот что, не нужна тебе матрона, не нужен Вигерик. Есть одна девица. Если должник скрылся, идут к ней.
– Девица? – брезгливо уточнил Рене.
– А тебе не всё ли равно, болтается у неё член между ног или нет? Город она знает лучше прочих.
– Ладно. Как её найти?
– У неё дом недалеко от луговых ворот. На двери нацарапано «злая сука». Там ещё церквушка рядом, ты должен знать.
– Да, знаю.
– И, Рене, не спрашивай ни у кого дорогу, сам ищи. Одну руку всегда держи на мече, другую на ноже.
– Я вот всё забываю, идти нужно по центру дороги или с краю.
Гвидо ответил притворным «ха-ха».
– Под окнами иди, а то давно тебе на голову ночной горшок не выливали. Я не шучу, в трущобах опасно. Твой крест может и сослужит службу, но всё равно будь настороже. Жулики, конечно, набожный народ, священников не трогают, а вот насчёт тебя не уверен. С девкой тоже не расслабляйся. Какой бы миловидной не казалась, она в трущобах одна без защиты и до сих пор жива. Держи ухо востро, опасная девица.
– Да понял я, понял.
– Она берёт недёшево. Тебе платят по солиду10 в день, как прежнему храмовнику, или как рыцарю?
– Нет, мне платят двенадцать пфеннигов. Ты сам-то солид когда в последний раз в руках держал?
– У меня при себе есть византийский.
– Ты им расплачиваться что ли собираешься? Не глупи, его продать дороже. Сейчас из золота почти не чеканят.
– Не, я его на счастье ношу.
– Ладно, Гвидо, пора мне, – произнёс Рене, поднимаясь из-за стола. – Рад был повидаться. Честно. Спасибо за помощь.
– Ну, коль так рад, в следующий раз не делай вид, будто нашёл на стене базилики что-то любопытное. А ещё лучше сам заходи, теперь и ты знаешь, где меня найти. Я сейчас только тут сижу, перестал с места на место бегать.
– Обязательно. Пожелал бы удачи, но ведь ни к чему, у тебя же монетка.
В дверях столкнулся с человеком. Одет небедно, даже богато. На нём добротный кожаный доспех.
«И с чего вдруг зачуханная таверна в квартале рыбьих потрохов пользуется такой дикой популярностью среди приличного народа?»
У Рене, конечно, доспех получше. Он своей бронёй гордится. Кольчуга до пояса и до локтей, звенья тёмного цвета; спереди треугольный вырез, края соединены цепочкой, отворот на груди украшен вышивкой в виде креста; нижний слой из чёрной кожи, рукава до кистей, подол до бедра. Единственная услада на службе храмовником. А к доспеху ещё мощные кожаные перчатки и сапоги. В правом припрятан нож.
Незнакомец застыл в дверях, ни пройти. Смерил Рене странным взглядом. Особо заострил внимание на кулоне церковного посланника. У самого на безымянном пальце левой руки серебряное кольцо с языческими письменами.
«Ну понятно, вероотступник. Отважный, однако. Давно таких наглых не встречал. Ещё бы идола на плече таскал».
– Отойди, не до тебя сейчас.
– Ненавижу это место, – всякий раз спускаясь в темницу, Эд говорит одно и то же, слово в слово.
В детстве ему довелось побывать здесь гостем, когда отец поймал на воровстве. Старый стражник решил показать сыну, что бывает с ворами, но толку вышло чуть. Эд пошёл по стопам отца, но от тяги к лёгкой наживе не избавился.
Впрочем, сам по себе визит в темницу произвёл сильное впечатление. Эд люто невзлюбил это про́клятое место, о чём не устаёт напоминать. Кто вообще может полюбить сырые стены, мерзкий запах, крики-стоны людей? Разве что Вигард.
