– Дядя, если ты не жид, дай несколько су.
– А ты наглец, как я погляжу, вот сдам тебя в приют для бездомных бродяг.
– А я не бездомный, я здешний. Господин Жак-Луи Манден, разрешите представиться. – представился он.
– Очень приятно. – ответил Гийоме, продолжая прочищать языком зубы, заглядевшись на узор скатерти.
– Дядя Патрик большой мошенник, он вам сейчас загонит до луидора. Он всегда так делает. Вы ему скажите что бы он все лучше просчитал и тогда он у вас на коленях будет просить не говорить мэтру. Он боится что тот его за жульничество прогонит. Вот увидите он вас надует.
Официант Патрик, действительно лицемерный на вид малый, уже заметил мальчишку и направился выгнать его вон за уши, как он это всегда делал, но Гийоме заметил это, и так как «местный», или как тот сам выразился: «здешний» был ему позарез нужен для дальнейших расспросов, кинул на белую скатерть медный ливр и сказал ему, что Патрик и увидел, и услышал:
– Пошли-ка, мне нужно расправить постель.
Сей каприз, небогатого на вид человека, Патрика нисколько не удивил, в этом и не было ничего удивительного, в ту эпоху последнего разложения феодализма, его оскудения и недееспособности. Привычные нравы нисколько не демократизировались и никак не шли в ногу со временем, все более обострялись при обеднении основной массы дворянства и доходили буквально до мистерии.
Например в одной из судебных хроник говорилось, об одном бедном дворянине, который под вечер выходил на улицу и под дулом пистолета… нет не грабил, а заставлял прохожего идти к нему домой и затем приказывал:
– Расстели постель, раздень меня, пошел вон!
Не в состоянии держать слугу он, будучи бедным, не мог себе представить, как можно самому делать то, что должны делать слуги.
И таких развелось во Франции того времени предостаточно: бедных, никчемных дворянчиков наплодилось столько, что над громкими титулами стали потешаться и они превратились в покупную вещь, почему в последствии и обесценились. Единственное, где этот слой общества мог применять свои силы, это в военном деле, служившим порою единственным источником дохода. Именно за такого дворянина, может чуть побогаче и можно было принять Гийоме.
– Ладно, постойте-ка. – сказал он, одумавшись и скинув с себя истому к отдыху.
– Если ты не беспризорник, то налей себе из кастрюльки и похлебай культурно. Я тебя шалопая, быстро на чистую воду выведу.
Жак-Луи согласился на проверку без лишних эмоций, принявшись есть по всем правилам застольного этикета, не набирая полный рот и не капая на скатерть.
– Ну что касается манеры, у тебя ее хоть отбавляй, тогда скажи-ка мне, кто живет в этом доме?
– Де Морне и господин Манден.
– Он что твой отец, Манден?
– Ну да, там же служанкой работает и моя мать.
У Гийоме тут же возник план, и он зверски глянул на мальчугана. Но от этого сразу же пришлось отказаться.
– Дядя, дай десять су.
– А больше тебе ничего не надо.
– И больше надо.
– Такие как ты наверное знают, что наглость второе счастье, бери, мошенник. – порывшись в кармане Гийоме достал ему монетку.
– Спасибо, господин, если что, я к вашим услугам, меня можно найти в этом доме.
Дождавшись, когда сорванец убежал на улицу, Патрик подошел.
– Советую вам занять третий номер. Он самый лучший из тех, что свободны. – посоветовал он занять самый дорогой номер, весьма радевший за доходы своей корпорации.
Вышеуказанный номер был действительно комфортабельным, по сравнению с отделениями конуры «Пивной бутылки», и кроме того подходил по всем качествам наблюдательной точки за противоположным домом.
