***
Утром с Клауса можно было писать кающуюся Марию-Магдалину. Он многословно просил у Марфы прощения, путая слова русского и немецкого языка, пытался упасть на колени. И все это под взглядом Ракитянского, который с абсолютно непроницаемым выражением лица наблюдал за картиной кающегося грешника, привалившись к косяку плечом.
Клаус выглядел неважно и жаловался на головную боль. Но он категорически отказался оставаться дома, заявив, что должен работать. На прощание он с чувством пожал Роману руку – и отправился работать.
Они традиционно остались на кухне вдвоем. За окном был ясный сентябрьский день, на столе красовался вчерашний натюрморт: блюдо с подсохшими берлинерами, кофейник. Чашки Марфа уже вымыла.
Надо было что-то сказать. Ну хотя бы завтрак предложить или кофе. Но сегодня утром картина произошедшего вчера заиграла для Марфы новыми, крайне не радужными красками. И предлагать кофе Ракитянскому совершенно не хотелось.
- И какой черт его на работу понес – с больной-то головой? – проворчала она, когда молчание стало совершенно невыносимым.
- Пожалей мужика, - Ракитянский сел, поставил локти на стол. - Лучших в мире средств от головной боли ему никто не купит. А похмелиться ему сейчас очень надо.
Марфа обожгла Ромку яростным взглядом.
- Завтрак приготовишь себе сам!
Она закрылась в комнате. Марфа хотела успокоиться, но выходило ровным счетом наоборот. Вчерашние неприятные события, словно в эффекте «домино» запустили цепочку воспоминаний, потащили за собой другие.
Пьяный Клаус с мутным взглядом, блюющий ей под ноги.
Она сама, пьющая три бокала пенного один за другим.
Крик, саднящий горло, в котором бьется сердце от головокружительного аттракциона.
Отличная куртка, Курт.
Забери меня отсюда, Мрыся.
Откуда ты взялся на мою голову, Ракитянский?! Уехала от тебя за тысячу километров, а ты и тут умудрился мне жизнь испортить!
Марфа себя в таком состоянии почти ненавидела. Она в нем и бывала-то нечасто. И всегда причиной такого ее настроения был он. Ромка.
Крайне неприятное состояние – бессилие, стыд, чувство вины, беспомощность, неспособность что-то сделать и на чем-то сосредоточиться. И ощущение, что от тебя ничего в твоей жизни не зависит. И что все бессмысленно.
Марфа устроилась в постели, воткнула в уши «капельки» и бездумно залипла в телефон – развлекательный контент, дурацкие ролики и картинки, что-то бормочет в наушниках. Чем угодно занять голову, внимание, время. Только бы не думать.
Господи, скорее бы он уехал. Она больше так не выдержит.
Марфа не смотрела на часы и не знала, сколько времени она провела за этим бесцельным занятием. Пока дверь в спальню не открылась.
Это оказался Рома. Наверное, он стучал, а Марфа в наушниках не слышала. Но видеть его сейчас ей было практически невыносимо. Она резко выдернула наушники.
- Что?
Вопрос вышел резкий, почти грубый. Но на Ромкином лице не отразилось никаких эмоций по этому поводу.
- Дай мне ключ от машины, пожалуйста.
- Поедешь снова разорять секс-шоп? – Марфа поразилась тому, насколько неприятно, скрипуче-язвительно звучал ее голос.
- Возможно, - Рома пожал плечами. И голос его был выверено ровный, в отличие от ее.
- Если тебе очень надо воспользоваться резиновым членом – я могу одолжить. Вон, лежит в тумбочке.
Что-то промелькнуло в его лице. Что-то, что доставило ей вдруг острое удовольствие.
- Мрысь… - Рома вдруг оторвал плечо от дверного проема и шагнул в комнату. – Прекрати сваливать на меня косяки Клауса.
