Полк особый офицерский,
Полуобескровленный,
Сформированный к отправке в сводный эшелон.
Есаул, корнет, поручик
Не случайно встретились —
Вся их доля ратная друг к другу привела.
Им теперь втроём сподручней
Окунуться в летопись,
В ту, что, в войнах создаваясь, кровью истекла.
Но пока они не знали,
Что в эпоху новую
Мир стремительно несётся, где им места нет.
Ветры прочь куда-то гнали
Листики кленовые,
И стучал состав по рельсам в ритме кастаньет.
Они ехали в вагоне
Душном, дымном, копотном.
Усмирять восставший Питер с фронта полк везли.
На последнем перегоне
Поезд встал как вкопанный.
В дверь прикладом постучали, а потом вошли.
В полутьме, в нехватке света
Фитиля фонарного,
Появились два матроса и простой солдат.
«Мы из реввоенсовета,
Я теперь за главного», —
Тот, кто был в шинели серой, предъявил мандат.
«Эшелону разгрузиться.
Классовым сторонникам
Подтвердить свою лояльность поднятой рукой.
Сдаться и разоружиться
Золотопогонникам,
Срезать царские погоны, с вами счёт другой».
Все молчали. Ультиматум?
Что за разговорчики?
Это им скомандовал какой-то нижний чин?!
Кто-то выразился матом,
Но переговорщики
Уходить не находили видимых причин.
Когда вышли офицеры
Из оцепенения,
Закричали: «Всех их к стенке, тут же расстрелять!»
А в ответ: «Вы на прицеле,
Поезд в оцеплении,
Господа вашбродия, и мы могём пулять».
Супротив, по воле судеб,
И враги, и пленники.
Не у немца на чужбине – в собственной стране.
Трибунал, где в роли судей
Свои соплеменники.
Приговор грозил фатальный с истиной в вине.
Их вели к лесной опушке
Сквозь ряды неплотные,
Офицерскую колонну охранял конвой.
По пути считали пушки,
Точки пулемётные,
И готовились к прорыву в свой последний бой.
Есаул рванул к тачанке,
С ним корнет с поручиком.
Остальные подхватили к действию сигнал.
Под «Прощание славянки»
Смяли караульщиков,
С ходу лихо захватили целый арсенал.
Этот бой был скоротечным,
Но не как в германскую.
Русский против русского – пощады не видать.
Под двойным огнём картечным
Началась Гражданская,
Но без правил, без науки братьев побеждать.
Мрачен цвет кровавой бойни
С жертвами напрасными.
Было дело – защищали Русь плечом к плечу.
Места нет в одной обойме
Белым вместе с красными,
Также как не стать трёхцветным флагом кумачу.
Солнце близилось к закату
Дымкой багровеющей,
Догорал разбитый в щепки воинский состав.
Непомерную утрату
Полк понёс слабеющий:
Сотни тел легли распятьем, руки распластав.
В темноте пробились к лесу,
Отходили группками.
Небо им благоволило месяцем скупым.
Ночь поставила завесу
С миражами хрупкими
Лиц погибших; перед ними долг неискупим.
Перед теми, кто остался
С ранами тяжёлыми
Прикрывать во имя жизни остальных отход.
Злой рассвет туманом стлался
Берегами жёлтыми.
Уходили все, кто выжил, через реку вброд.
Далеко на небосклоне
Вещий блик Юпитера
С предзнамением зловещим лечь костьми за Дон,
Не молиться в отчем лоне,
Не увидеть Питера,
Не к своим – к чужим прорваться, скрывшись за кордон.
Хутор старый под горою,
Где скрывались белые.
Под порогом сброшены ремни от портупей.
Их осталось в хате трое,
Офицеры беглые:
Есаул, корнет, поручик – кто они теперь?
Кто хотел стоять за веру,
За Россию-матушку,
Тот сбежал к Деникину, Краснову, к Колчаку.
Вдруг раздался шум за дверью,
С криком «Власть вам мачеха!»
Заскочил казак с гранатой, выдернув чеку.
Кольт торчал из-под пальтишка,
И тельняшка рваная.
Есаул успел с корнетом выпрыгнуть в окно.
«Братька, ты?!» – «Ты кто, братишка?» —
«Я поручик в звании,
