Фрунзе. Том 2. Великий перелом - страница 7

– Все верно, – покивал Феликс. – Это я так – ворчу. Устал…

Коснулись в беседе они и Тучкова[4].

Он оказался тесно связан с так называемым «ягодным делом». Через Генриха и его связи, оставшиеся еще со времен Свердлова, он реализовывал изъятые церковные ценности. Далеко не все, но весьма много. Те самые, что регулярно «пропадали» после конфискации. И Дзержинский не знал, кем его заменить, потому что он вроде как успешно занимался церковными делами.

– А успешно ли? – отхлебнув из кружки, спросил Фрунзе.

– А разве нет?

– Если хочешь, я тебе расскажу, как это все выглядит со стороны простых крестьян и обывателей. Если нет – то и помолчу. А то ты и так уже вон ворчишь.

– Ты обиделся, что ли?

– Шутишь? С чего? Ты просто устал, и я не хочу тебя пустой болтовней перегружать. Сам я в церковных делах не силен. И могу только пересказать, что слышал краем уха. Ты ведь знаешь, я с простым людом охочий поболтать.

– Знаю-знаю, – расплылся в улыбке Феликс Эдмундович. – Иной раз подойдешь к заводу и с каким-нибудь слесарем языками зацепишься. А у директора местного семь потов сойдет, пока он стоит и наблюдает за тобой в окошко. Мой человек думал, что у того сердечный приступ случится за время разговора.

– И ведь не зря беседовал.

– А кто говорит, что зря? Очень даже дельно. Да и этот «жучок» себя выдал с головой…

Немного пошутили. Посмеялись, вспоминая тот забавный эпизод. После чего Фрунзе перешел к куда более серьезной теме. К деятельности Тучкова.

– Если очень кратко, то его усилия ведут к тому, что РПЦ теряет централизацию.

– А это плохо?

– Это катастрофа. Смотри сам. Пока у церкви есть единый центр, она является единым телом, единой структурой. С ней можно как-то адекватно взаимодействовать. Через ее руководство. Если добиться ее системного раскола, то потребуется договариваться уже с каждым из осколков. А это уже намного больше усилий и проблем. Посмотри на старообрядцев. Ты хоть представляешь себе объем усилий, который нужен для того, чтобы с ними о чем-то договориться? У них, по сути, в каждом селе своя церковь. И соседи им не указ. Я утрирую. Но лишь для того, чтобы подчеркнуть катастрофичность этого пути.

– А зачем с ними договариваться? – нахмурился Дзержинский.

– А как вы мыслили с ними вообще взаимодействовать?

– Расчленить и извести, построив атеистическое общество.

– У нас около 80–90 % населения или верующие, или как-то ассоциирующие себя с религией. Но на долю РПЦ порядка 70 % верующих, а может, и больше.

– Много. Согласен. Образование и просвещение позволит им перейти в атеизм.

– Брось. Если человек верующий, то, скорее всего, это с ним будет всю жизнь, так как это форма его мировоззрения. Часть его бытия. Даже если он станет на людях утверждать обратное. А теперь представь: церковь разбивается на массу не связанных между собой осколков и уходит в подполье. Ведь она находится под ударом, и уход в подполье, согласись, вполне естественный для нее шаг в сложившихся обстоятельствах. И делает она это все, имея вот ТАКУЮ монументальную среду поддержки у населения. Представил? Спешу тебе напомнить, что у нее опыта существования в подполье куда больше, чем у всего революционного движения, вместе взятого. И в куда более суровых, жестких условиях.

– Мрачная картина получается… – раздраженно потерев лицо, прошептал Феликс Эдмундович.

– Как несложно догадаться, оказавшись в таком положении по нашей вине, церковь вряд ли станет выступать нашим союзником. И начнет вести очень мощную подрывную деятельность. Ты что-нибудь читал о Кавказской войне? Вот ее мы и получим. Когда при формальном доминировании у нас земля под ногами гореть будет из-за того, что буквально каждый имам, то есть священник, станет вести проповеди, призывающие с нами бороться.