Вызывающе светилось дальнее от фасада окно малого репетиционного класса. Там неистово тренировалась балерина Дуленко. Специфический метод снятия стресса, но, по словам самой Валентины, действенный. «Пляшет от горя – это про меня, – говорила она. – Если мне плохо, спасти может только танец». Она и грипп лечила тренировкой. А в 19-м, когда от голода люди хватались за любую работу, а перспективным танцовщицам из студии Тальони предложили подработать массовкой в опере, Ирина с радостью взялась, а Валечка – ни-ни! – умчалась в еще более голодный Петроград, чтоб совершенствовать искусство в хореографическом училище. Ну, потому-то Валечка и прима. Хотя вот Галина Лерхе – тоже прима, да еще и успевшая блеснуть в Ленинграде и Москве, – к тренировкам относится иначе. «Я буду танцевать сейчас вполсилы, чтоб не перегореть, а потом, на самом спектакле, выложусь. Вы же знаете, как это происходит!» – говорила она режиссеру Фореггеру. Он знал, но умолял – Ирина слышала, потому что когда-то стала невольным свидетелем их разговора – не расхолаживать коллектив и «работать на все 100, чтоб за тобой тянулись». Галина не соглашалась. Тогда режиссер рассердился и стал чаще репетировать со вторым, страховочным составом. Все понимали, что он делает это, чтобы проучить строптивицу Лерхе, но вдруг оказалось, что у Ирины – а главную роль танцевала во втором составе именно она – отлично получается. Дело кончилось тем, что премьера досталась Ирине. Хотя, если честно, сама она до сих пор считала, что даже работая вполсилы, Галина Лерхе вела партию четче и интересней.
В «Большой репетиционной» у окон то и дело мелькали разряженные силуэты. Банкет – столь неизбежный и неуместный одновременно – кому-то шел на пользу. Запланированное застолье проходило без главных действующих лиц спектакля. После известия о страшной гибели Нино́, да еще и после беседы с милицией большинство виновников торжества предпочли отказаться от празднования. Не обнаружив в зале ни их, ни дирижера, ни художника, ни представителей контролирующих организаций и партийного руководства, директор умоляюще глянул на режиссера, мол, «не пропадать же столу?» и тот отвесил щедрое: «Зови кордебалет!» Эти всегда были готовы выпить и закусить. Что, впрочем, правильно. Артисты – что с них взять?
Ирина вспомнила прощальный извиняющийся взгляд своей подружки по кордебалету Галюни Штоль и даже отвернулась от театра. Вот надо ж быть такой? Уже уходя, Ирина зашла в зал сказать всем «до свидания». Директор Рыбак начал сокрушаться, что велел своему шоферу развозить по домам перепуганных музыкантов и напрочь забыл про Ирину. Тогда режиссер Фореггер – сразу видно благородную кровь – вызвался немедля проводить Ирину до таксо. В конце концов, имеет право постановщик переживать за исполнительницу главной роли?
И тут вмешалась артистка кордебалета и Иринина подружка Галюня Штоль:
– Ее обычно муж домой отвозит! Сейчас, конечно, тоже отвезет. Ведь так, Ириш?
В обычной жизни Галюня была мила и дружелюбна, но в личной… Ревнивая, как кошка. Эгоистка! Ирине сделалось противно.
– Конечно, муж меня встречает. Не волнуйтесь. – Ирина удалилась, однако не удержалась и шепнула Галюне на прощанье: – Дуреха, успокойся! На твоего барона никто не претендует! Кроме законной супруги, разумеется!
Галюня вспыхнула, но промолчала, сама понимая, что перегнула палку, вынудив подругу отправиться в ночь.
