Функция: вы - страница 67

– …прислал видео, там раскололо триста метров променада. А это полтора часа езды. Значит, и нас вот-вот накроет.

– Прошу, ваш билетик… А разве завтра не поднимают волноломы?

– Ну, это да, но ты сама их видела? Древнючие, как моя литовская бабка. А ведь ее в Сибирь раскулачивали. Не девочкой причем.

Не-смотрительница плотно обвилась вокруг моего локтя.

– Вы устроите сцену, что бы я ни делал? – выдавил я.

– Конечно. Это суть игры.

– Но вы в любом случае победите…

– Это. Суть. Игры.

Она закинула ногу на ногу, демонстрируя разбитое колено. Оно замыкало тройку правдоподобных декораций – вкупе с грязным платьем и синеющей скулой.

Я запаниковал. Я и представить не мог, что будет, когда до нас дойдут.

– Доброе утро… билеты, пожалуйста.

– Спасибо… хорошей поездки.

Думай.

– Билетик…

– Спасибо…

Думай!

– Билетик…

– Спасибо…

Да не о ней думай, господи!

– Билетик, малой.

Передо мной раскрылась ладонь. Я увидел часы под ослепительно-белой манжетой, выбивавшейся из рукава бежевого пальто. Я не сомневался, оно было кашемировым, потому что выглядело так же, как звучало: тканным золотом. Как то, с чего не отстирывалась кровь.

Я сунул билет в руку и только тогда поднял голову, но симбионт уже отвернулся. Кашемировая спина закрыла нас от проверяющих, так что я мог только слушать – и, конечно, слушал – как он первым поприветствовал их, как затянулась пауза после обмена любезностями, потому что не на каждой работе можно встретить человека с повязкой на глазу, как у принца. Втроем, за проверкой билетов, они продолжали говорить о грядущем шторме, а я все смотрел, слушал и думал, что, если что-то пойдет не так, и проверяющие обратят внимание на молодую женщину, неприятности будут уже у них. Как в кино, когда не вовремя зашедшие за солью соседи замечали за диваном окровавленную туфлю.

Не-смотрительница разочарованно вздохнула.

– Они не бесят тебя? – Она привалилась к спинке кресла.

– Они? – перевел дыхание я.

– Эти, – не-смотрительница кивнула на кашемировое пальто. – Нет более жалкого зрелища, чем суперхищник с повадками паразита.

Я не ответил. Рассыпаясь в прощаниях, мужчина с женщиной двинулись дальше по вагону. Энтроп отсалютовал им вслед – окровавленная туфля так и осталась незамеченной. Нам же он бросил:

– Я к окну не полезу.

И когда обернулся, распуская узел длинного серого шарфа, мне сразу стал понятен восторг пацана с вокзала. Я тоже видел таких людей только в новостях об угасающих монархиях и в экранизациях Фицджеральда. Повязка на правом глазу была расшита, черным по черному. Зачесанные назад волосы имели столь редкий каштановый оттенок, что подобрать его специально казалось сложнее, чем сразу таким родиться. В нем было что-то от перезрелой черешни и мокрого корабельного дерева, так что на этом контрасте узкое, в небрежных родинках лицо имело самый благородный из всех оттенков аристократичной болезненности.

– Машери, – молвил энтроп с ласковым французским акцентом. – Я обожаю твои коленные чашечки. Постоянно думаю, с какими блюдцами их сервировать. Прошу, не вынуждай меня ломать то, что мне дорого. А затем сращивать. А потом ломать еще раз.

Не-смотрительница вздохнула:

– Любовь моя… Что за последний довод королей?

– Двигай к окну.

– Не могу. И не хочу.

– Зато я могу, – сообщил я, попытавшись встать. – Пожалуйста, можно…

Рука энтропа впечатала меня обратно в кресло.

– Пересядь к окну, любовь моя, – повторил он с улыбкой, в которой не было ничего от улыбки.