Эдлена Скрижальских шелохнулась, вероятно, покосившись на меня.
– Разве для Эс-Эйта это проблема? – Я покосился на нее. – Синтропы обозревают огромные массивы данных, у вас есть суперэнтропы, чтобы вычислять по ним. Не лучше было бы просто найти детей?
Не то чтобы я надеялся на ответ, но и промолчать не мог. Я не знал Обержина или его семью, но такие вещи, как чуждость кого-то лично мне, меня в принципе редко останавливали.
Энтроп скрестила руки на груди. Браслеты, сойдясь, издали тихий чистый звон металла.
– Даже если бы лапласы пропустили через себя массивы знаний госпожи-старшего-председателя, как принято делать по глобальным вопросам, это ничего не дало бы. С детьми что-то сделала психически нездоровая мать.
Энтроп по-прежнему смотрела на Лака Бернкастеля. Однако в голосе ее не прибавилось резкости или раздражения, созвучного искреннему совету идти по своим делам. Ну, я и не пошел:
– Проблемы Охры-Дей действительно мешают?
Эдлена Скрижальских повела плечом:
– Разум – инженерное решение. Он математичен по сути. Психические расстройства дезинтегрирует систему стимул – реакция, и одно перестает следовать за другим. Это разрушает причинность, базу для расчетов. Чтобы найти младших Обержинов, нужно считать без данных. Это не наш профиль.
Я помолчал, затем уточнил:
– Что значит считать без данных?
Энтроп тоже помолчала, затем ответила:
– Это значит воображать.
Я оглядел людей перед трибуной, на первый взгляд отличавших от людей по периметру лишь качеством и цветом одежды. Я надеялся, что хотя бы паре из них тонущий камень был важнее кругов на воде.
– Мы знаем, что они живы. Но для системы два незрелых детских разума – ничто. Мартышки. Наблюдатель с созревшей префронтальной корой мог бы помочь, но там, где они сейчас, наблюдателей нет. Они одни. И…
Эдлена Скрижальских хотела сказать что-то еще, но не успела, потому что мы оба услышали голос за спиной:
– Когда у Бернкастеля спросили, кому это по-настоящему выгодно, признаться, я был готов услышать твое имя, Эдлена.
В словах не сквозило ни насмешки, ни враждебности – по правде, я вообще не услышал эмоций, – но энтроп ощетинилась так, будто по ней прошлись гвоздезабивным пистолетом. Я обернулся, догадываясь, что это тот самый претендент, о котором ночью говорил Влад – фаворит госпожи-старшего-председателя. И за нами действительно стоял мужчина. Он был не один. Я посмотрел на его спутницу и ничего не понял.
– После твоего, Роман, – процедила Эдлена Скрижальских.
– Как всегда, – ответил он ровно, констатируя факт. – Только после моего.
Дело было не в нем. То есть еще как в нем. Восемь лет в нем, двадцать одну встречу в нем, – но прямо сейчас меня убил взгляд его спутницы. Он был как у сорвавшего в пропасть альпиниста.
– Миша? – выдохнула Криста, стоя рядом с собственным отцом.
Нет, подумал я. Нет. Ей незачем здесь быть.
Ой ли, донеслось из глубин белых коридоров, ты же сам убедил ее написать ему.
Он был невысок, но гипнотически внушителен, и выглядел как человек, имеющий все. Деньги, власть, шанс и желание тягаться с естественным ходом вещей. Прежде мне казалось, что Криста с мамой были похожи как две капли воды – из-за волос, пружинистых и рыжих, ряби веснушек на лице. Но от отца ей досталось не меньше: поздняя осень во взгляде и профиль, от подбородка до лба. Сходство, выточенное из кости.
– Вы знакомы? – без выражения спросил он.
