Иске дөнья тузанын ит күзгә сөрмә!
Лязем түгел инсаф, вөҗдан – бер данә дә,
Һич кирәкми гайрәт итмәк, мәрданә дә;
Килешмидер Коръән уку, тәсбих әйтү
Фәхеш-вәхшәт берлән тулган бер ханәдә
Тор дөньяда: иманың сат, вөҗданың сат, —
Шулай торсаң, гомрең үтәр бигрәк ансат;
Алдаучылар, кяферләргә дөнья җәннәт, —
Гомрең үтсен рәхәт-рәхәт, ансат-ансат
95.
(Жить тяжко, если ты не молишься мошне,
Поклоны ей не бьёшь, не предан ей вполне.
Блаженствуй, если ты – реакции слуга,
«Прямое» говоришь о явной кривизне.
Забудь об истине. Любить её – к чему?
Лги, чтобы не попасть за истину в тюрьму.
Кути! Голодных – прочь! Раздетых – прочь!
Прах мира для очей ты преврати в сурьму.
Что справедливость, честь? Кто здесь им будет рад?
На нужды общие зачем бросать свой взгляд?
Пристойно ли читать молитвы и Коран
В жилищах, где царят бесчинства и разврат?
Живи! И совесть ты и веру продавай!
И, поступая так, все блага дней познай!
Пусть бытие твоё в усладах протечёт:
Плуту и лживому на этом свете – рай!
96)
Перевод К. Липскерова
Поэт и его окружение изображаются как порождение противоположных сфер общественной жизни – высокой и низкой. На вопрос: стоит ли человеку жить на свете? – поэт отвечает: жить стоит для того, чтобы выполнить своё предназначение – «вместе с истиной быть до конца миров». Эта творческая установка является способом противостояния окружающей действительности, которая трагически отпала от идеала. На истину возлагаются особые надежды. Она понимается как некая абсолютная, готовая и привилегированная точка отсчёта, приобщение к которой может изменить мир к лучшему.
Через произведения и А. С. Пушкина, и Г. Тукая проходит мотив свободы творчества и гордой независимости поэта от его общественного окружения. Характерно в этом плане стихотворение Г. Тукая «…гә (Ядкяр)» («На память», 1908), типологически сходное с сонетом А. С. Пушкина «Поэту» (1830). Призывая поэта «не дорожить любовию народной», лирический герой А. С. Пушкина основывается на представлении о пророческой («Пророк»), жреческой («Поэт») миссии художника, который произносит свой «высший суд» над миром с позиций запредельного этому миру знания:
Г. Тукай, как и А. С. Пушкин, был убеждён в том, что истинный поэт обречён на одиночество и отверженность, поэтому обращается к нему с призывами:
Шагыйрем! Кодсиятең булсын синең күңлеңдә сер;
Дөньядан шагыйрь икәнеңне яшер, дустым, яшер.
Белмәсеннәр – кайсы җирдән агыла бу кодрәтең,
Син, ләтыйф тәннәр кеби, күрсәтмәгел чын сурәтең.
Һәрвакыт, һәр җирдә син башка киемнәргә төрен:
Йә җүләр бул, йә мәзахчы бер кеше төсле күрен
98.
(О поэт, храни прилежно чувства тайные твои,
От людей своё призванье утаи ты, утаи!
Пусть останется неведом им могущества исток,
Чтоб никто из них увидеть образ истинный не мог.
Ты всегда имей в запасе сотни всяческих одежд,
То безумным представляйся, то шутом в кругу невежд
99.)
Перевод В. Тушновой
Развивая тему противостояния сильно и тонко чувствующей личности бесчувственному и равнодушному обществу, лирический герой Г. Тукая советует поэту скрывать под маской «тайные чувства», «истоки» своего могущества, сокровенные глубины своего «я». Возникает антитеза между ничтожными качествами людей и Божественной, священной природой поэтического дара:
