Гамаюн - страница 10

Снова в сердце заглянет шальная бродяжка-весна.

На секунду забудусь на этом обманчивом фоне.

Я на этой планете давно обитаю одна.

Жизнь цыплёнком пищит,

умещаясь в моём телефоне.

В. Шукшину

Мой домик деревянный зарос полынь-травой,

Но в огороде сонном не встретишь ни травинки.

Здесь мать давно привыкла читать печальник свой

И каждый день справлять по сорнякам поминки.

Мой домик деревянный во облацех летит,

Он пухом тополиным прикинулся в июне.

Смотрите и любуйтесь – какой волшебный вид:

Тем выше дом летит, чем ярче ветер дунет.

А ветер зноем дышит – заоблачен и сух.

Всё выше дом, всё дальше – пушинкою в зените.

Меня к земле притянет калины горький дух,

И сердце с домом свяжут невидимые нити.

______________

Во облацех – в облаках (др.русск.)

Качнуть случайно, походя, весы,

И в запах утра, вызревшей росы

Уйти на пламень тлеющий рассветный.

Взлететь легко, планируя крылом,

Сквозь время и пространство напролом

Зовёт душа синицей безответной.

Не знать о том, что гибнут племена,

Не видеть смерти! В небе я одна

Навек застыла точкой неприметной.

Не слышать, как в последний день тоски

Заплачут травяные колоски,

Как люди, отлучённые от света.

Собаки, кошки проявляют прыть,

В её дому они, реально – сила.

Как должно было бы людей любить,

Она животных полюбила.

Она приводит в дом их вновь и вновь.

И чем сильней они необходимы,

Тем больше к людям – нелюбовь

В её жилище нелюдимом.

Она считает – человек привык

Лелеять разум в одеяле ватном.

Собачий выразительный язык

Ей говорит о многом и понятном.

Подняться рано. В доме пятый сон

Досматривая дружно, в унисон,

Ещё никто не скрипнул чуткой дверью.

Подняться, выйти в морок – на крыльцо,

Умыть туманом сонное лицо,

Счастливой стать по магии поверья.

А возле дома толстый серый кот

Всё бродит, не мечтая наперёд,

Охотится, как предок в древней эре.

Качнуть колонку, и с водой ведро

Поставить, как вселенское Добро,

Которое отмерено по Вере.

Не спохватиться, заглянув в окно,

О том, что жизнь закончилась давно —

Живому не дано её измерить.

Откололся кусочек от зеркала —

Эка забота!

Только зеркалу этому завтра в обед —

Шестьдесят.

Только кажется мне —

За стеклом укрывается кто-то,

И минуты в глубинах его,

Как листва, шелестят.

Загляну за стекло

И увижу весёлую маму,

И отца я увижу

И брата с букетом цветов.

И сынок мой

На горку крутую восходит упрямо

И уже обернулся,

И встретиться взглядом готов.

Заречная улица, триста четыре.

Цветной павильон, остановка трамвая —

Полынная, самая тихая в мире,

Лишь где-то собака от скуки зевает.

Тоска её тонет в траве огородной.

Тоска её бродит опушкою леса.

Плывут облака высоко и свободно,

И ветер затих, поднебесный повеса.

Исписаны стены в цветном павильоне

Короткими строчками слов настоящих.

«Люблю», – сообщает безвестная Тоня.

А ей отвечают:

«Хочу «Блестящих»!

Сквозь полынные заросли горьких невидимых лет,

Сквозь кладбищенский дух перемен и пустынные веси

Я пришла в этот город, которого, в общем-то, нет —

Он давно обернулся иконой исчезнувших песен.

И стучится молитва моя в пустоту городской суеты,

Рассыпаясь на слоги и звуки, молчание ночи.

Неужели в горах, как и прежде,

над бездной взрастают цветы,

Неужели кузнечик в зелёных просторах

стрекочет.

Поднимешься до света – ни с чего,

Или увидев сон какой-то вещий.

Далёкий ген программы кочевой

Цветущей степью, духом травным плещет,

Зовёт в дорогу. Выглянешь в окно —