От вала заказов, близкого к девятому, Павлушкин перестал справляться. Его начали бить. Чтобы выправить ситуацию, он стал лавировать. Однако маневры не помогли. От напора на количество сделанной работы проигрывало качество и наоборот.
– Так-то ничё вроде, но не доеду до дембеля, если сутки через двое на износ вкалывать буду, – стал подумывать Павлушкин. – Выспаться бы. Неделю нормально посплю – и вывезу.
Положенного восьмичасового сна первое отделение АРТ взвода лишилось неделю назад, потому что командир этого отделения, сержант Кузельцов, заболел бессонницей, и эта зараза, – словно упавшее на поле боя знамя, – сразу была подхвачена всеми его непосредственными подчинёнными, не исключая посредственных: слабосильного Семёнова и забитого Календарёва. Страшный недуг не уложил заболевших солдат в постели, а, напротив, в продолжение целой недели поднимал их с коек сразу после отбоя – поднимал, уводил в курилку и заставлял беседовать с сержантом до самого утра. Болезнь точно приняла бы характер эпидемии, если бы Кузельцов был «дедом», который в армейской иерархии является чем-то вроде Великого Князя. Но сержант был «черпаком», то есть удельным князьком, имеющим право хозяйствовать только в своих владениях.
– Достал, блин, – мотнув головой в сторону сержанта Кузельцова, тихо обратился Павлушкин к Герцу за обедом.
– И меня достала это бдительность неусыпная. Мы с ног валимся, а ему хоть бы хны.
– Не о том я. Снотворное, говорю, достал.
– Иди ты.
– В натуре говорю.
– Доза?
– Лошадиная.
– Не убить бы.
– Куча народа только спасибо скажет.
– Мать его не скажет.
– Ладно, не боись. Передоза не сделаю. Пускай живёт и лямку тянет, гнида такая.
– Да, пусть живёт. Ему тоже тут не сахар. Взводный ему регулярно лицо поправляет.
– Герц, я как с бабой пересплю, когда взводный его долбит.
– А я тебе даже не скажу, какие у меня ощущения, когда он в замес попадает… Но вообще-то Кузельцов справедливый.
– Вообще-то да… Жёсткий, но справедливый. Армейка – не детсад.
– Он раб системы, Павлуха. Как и мы с тобой. Нагнали пацанов со всея Руси. Наглых, жадных, весёлых, добрых, скучных, грустных, дерзких, умных, глупых, всяких. Даже страшно, каких всяких. И всех надо заставить подчиняться. Самый простой способ – насилие. На другие способы у сержантов нет времени.
Кто бы мог подумать, что два молодых артиллериста, Павлушкин и Герц, станут героями России, единственной наградой которых станет полноценный восьмичасовой сон. Между тем это было так. Они не взяли занятую противником господствующую высоту, зато взяли и подсыпали снотворное собственному сержанту и тем самым спасли трёх товарищей по отделению от разных напастей: рядового Семёнова – от самоубийства, рядового Куулара – от убийства, рядового Календарёва – от самовольного оставления части.
Кузельцов уснул не сразу. Пятнадцать минут он зевал, открывая рот, как бегемот. Долгожданная вялость, разлившаяся по телу, привела сержанта в благостное расположение духа, и он не преминул поделиться хорошим настроением с беднягой Семёновым, лежавшим на соседней койке.
– Сосед, – позвал Кузельцов.
– Я, товарищ сержант, – захлопал глазами Семёнов.
– Спишь?
– Так точно.
– Чё врёшь? Кто со мной тогда базарит, если спишь?
– Так я это…
– Упор лёжа принять, – вяло перебил Кузельцов.
– Есть, – вздохнул Семёнов.
Пока Семёнов отжимался рядом с кроватью, Кузельцов разговаривал с ним, как добрый барин с крепостным.
