– Отчего же? – притворно удивился Тао Ган.
Он уже твердо знал, что не ошибся в этом молодом человеке. И Пато говорит и думает именно то, о чем говорит. Не притворяется, не подстраивается. Не пытается угодить Гану, а именно становится таким, каким хотел видеть его учитель.
– Они мне не нужны, – просто ответил тот.
– Я выиграл наш спор, Карая! – крикнул Тао куда-то вглубь дома.
Послышались торопливые шаги, и в комнату впорхнула жена мастера, неся кувшин, полный прекрасного пива.
– Теперь можно и повеселиться.
Как будто в ответ на эти слова распахнулась входная дверь, и в дом вошел вождь Гоан. Оглядев всех присутствующих цепким взглядом, произнес:
– Веселье – это хорошо. А где моя жена? Или мы будем петь песни без нее? Тогда я не согласен.
– Ни пить, ни петь мы без матери не станем, – успокоил Тао отца. – Она сейчас будет.
Два дня прошло с тех пор, как Пато довелось за один день прожить целую жизнь. Жизнь, которая если и не дала четких ответов на все его вопросы, то явно указала, что путь, намеченный им, верен. Казалось, что все теперь пойдет своим чередом. Дни размеренно станут ложиться один на другой, сшиваясь в книгу мудрости и знаний.
Много раз Пато зарекался не строить далеко идущих планов и все-таки поддавался размеренности и покою. За слабость эту не раз и не два был бит судьбою, напоминавшей ему старую мудрость – человек может решиться на поступок, но только духи способны дать ему сил на свершение задуманного.
Вот и теперь он слишком замечтался о том, как поможет отцу в кузне и по хозяйству. Как порадуется мать тому, что сын ее дома и никуда не торопится. Тао сказал, что в поселке они останутся на пару недель точно.
Так сложилось, но за все время, что Пато учеником отходил за мастером Тао, в их землях не появлялось ни одного зверя. Пато и огорчался этому, и где-то был рад. Трусливо рад, если быть честным до конца. Он не мог сказать с полной уверенностью, как себя поведет при первой встрече с этим чудовищем. А на все расспросы Тао Ган отплевывался, иначе и не скажешь, общими фразами: «этого не объяснить», «это надо прочувствовать», «придет время, и сам узнаешь». Храбрости и уверенности такие ответы с собой не приносили…
Пато и его отец тащили через весь двор огромную наковальню. Мало того, что изначально ее пришлось вытаскивать из-под всяческого хлама в виде поломанных тяпок, кос и прочей непригодной утвари, годной лишь на перековку, так эту «здоровидлу» (как называла ее мать) требовалось тащить на себе в кузню. А кузня стояла, мягко говоря, в некотором отдалении от дома. Пот струился по голым торсам Пато и Тало Каса, закатывался в глаза, заставляя щуриться. Стоило лишь на миг приоткрыть рот, как в тот же миг соленая жидкость пробиралась и туда, принуждая мужчин отплевываться.
– Отец, – кряхтя от напряжения и мелко переступая ногами, поинтересовался Пато, – вот ответь мне на один вопрос. Почему мы с тобой тащим эту… слов не подобрать, а наши кони пасутся в это время в тени? Ты только глянь, их даже мухи не тревожат.
Отец шумно выдохнул и указал глазами, где остановиться. Опустив наковальню на землю и отерев, наконец, лицо, он с улыбкой глянул на сына.
– Жалко животинку, надорвется.
– А мы? Нас не жалко?
Тало пожевал губами и уселся на землю там, где стоял.
– А что с нами будет? Только аппетит нагуляем.
Отец и сын все прекрасно понимали, но продолжали разыгрывать друг друга. Слишком мало времени они проводили вместе за последние два года, а о том, что будет, когда Пато станет ганом, и думать не хотелось. Во всяком случае, отцу. Три сына у него. Три прекрасных сына. Каждый хорош по-своему. Старший – тихий и скромный парень. Про таких говорят, что если голоса не подаст, то и не заметишь его. Всегда он в нужном месте и в нужное время. Помощь окажет любую – и просить не надо. Средний сын умен. Коль построить чего, то он тут как тут. И расчеты сам произведет, и первым за инструмент схватится. Выгоды не ищет, но и от награды не откажется. Пато – третий. Последыш. Душа нараспашку. Отрада родителям и братьям. Найдет слово нужное в поддержку, или промолчит там, где это всего более необходимо. Повезло Тало Касу с сыновьями. Одна печаль – выросли уже. Двое ушли из дома отчего, да и третий ненадолго задержится.
