Она засмеялась звонко и заразительно, как смеются не обременённые кредитами и жизненными проблемами оптимисты.
– Наливай! – он указательным пальцем прочертил сверху вниз воздух, подтверждая свою платёжеспособность.
Молодой человек, приняв бокал, отпил пару глотков, удостовериться в качестве:
– Приговор!
– Чево?! – королева пивной бочки вопросительно подняла глаза.
Жульдя-Бандя умилялся девственной простотой одесситочки:
– Счёт!
– Так бы сразу и сказал, а то – «приговор», деловой. Три с полтиной.
– Сдачи не надо! – протягивая пятёрку, заявил он с такой гордостью, будто ублаготворил четвертной. – Щедрость моя не знает границ!
– Та боже ж мой, – женщина хитрым искристым взором обняла незнакомца.
Беседу оборвал бойкий старичок с отчаянно-красным носом, нахально вторгшийся в диалог, идиотским вопросом разрушив доброе начинание:
– Жоя, как пиво?!
– Пиво как пиво, – ответил вместо Зои Жульдя-Бандя, совершив очередной глоток.
– Алексеич, тебе как всегда?! – продавщица пытливо взглянула на старичка.
Тот утвердительно кивнул, пояснив:
– Кактель Молотова.
Зоя вынула из-под ящика, на котором сидела, початую бутылку «Зубровки», налила в мерный стакан 100 граммов, вылила в кружку, дополнив её пивом.
– Пиво без водки – деньги на ветер! – принимая кружку, сделал ошеломляющий вывод старик с таким горделивым видом, будто открыл способ термической ионизации атомов и молекул. Он прильнул к кружке и оторвался только тогда, когда на дне осталась только пена.
– В него здоровья, как у коня, – улыбаясь, пояснила королева пивной бочки, что, конечно же, польстило старику.
– Повторить! – вытирая с губ пену, приказал он, торжественно обещая: – Я ещё всех вас переживу! – он с усердием, постучал костяшками пальцев по груди, ощерив пасть, в которой в девственности остались только клыки и несколько задних зубов, отчего улыбка получилась какой-то мистической, как у одного из персонажей ужастиков Альфреда Хичкока.
– Зачем же так истязать себя жизнью? – вставил Жульдя-Бандя, дабы утвердиться в качестве философа. – Что она тебе сделала хорошего?
Старик почесал сухими, как хворостина, пальцами за ухом: по всей вероятности, этот глупый вопрос ранее не посещал его мудрую голову.
– А и нищево плахова, – как-то неубедительно прошипел он.
Он почесал и за другим ухом, как-то неуклюже вывернув губы: по-видимому, вернувшись в свою пресную безотрадную унылую действительность. Ему стало неудобно обманывать себя, и он торопливо прильнул к кружке.
– Жизнь – это пагубная привычка, летаргический сон смерти, которая явится без приглашения, чтобы поставить точку в твоём пустом никчёмном, преисполненном каменьями житие. – Жульдя-Бандя сделал внушительный глоток, отчего на верхней губе молодым месяцем отпечаталась пенка.
Королева пивной бочки, не скрывая интереса, бросала взгляд на рассказчика.
– Человек – одушевлённая пылинка на этой грешной земле. И, как это ни прискорбно, в ближайшем будущем о каждом из нас будут говорить в прошедшем времени. И, пожалуй, единственное, что индивид оставит в память о себе неблагодарным потомкам, – лаконичную биографию на надгробной плите.
Жульдя-Бандя отхлебнул из кружки пива, технической паузой давая слушателям переварить сказанное, чтобы утвердиться в качестве философа окончательно.
– Планета задыхается, она катастрофически перенаселена людьми, поэ…
Старик дерзко оборвал философские испражнения молодого выскочки:
