Пока Виолетта священнодействовала у плиты, гость внедрился в «Ремесло сатаны» Н. Н. Брешко-Брешковского в голубом переплёте. Он с жадностью пожирал строку за строкой, искренне поражаясь, что имя автора, без сомнения, талантливого, со своим художественным почерком, до этого часа ему не было знакомо.
«Проглотив» около десятка страниц, Жульдя-Бандя в недоумении отстранился от книги. Блуждая глазами по книжным полкам, обнаружил искомое. На удивление, Н. Н. Брешко-Брешковского в энциклопедии не оказалось. Зато была некая А. К. Брешко-Брешковская – политическая мазохистка, праматерь партии эсеров, которая из своих 90 лет – 32 провела на каторге, в тюрьмах и ссылках.
Вошла хозяйка:
– Кушать подано, мой господин!
Гость улыбнулся «господину», вопрошая:
– Виолетта, тебе известно вымя – Брешко-Брешковский?
Та неопределённо пожала плечиками, силясь вспомнить. Покрутила головой, окончательно отказавшись от знакомства с неким Брешко-Брешковским.
– А ведь это гениальная личность! – Жульдя-Бандя предъявил её взору «Ремесло сатаны». Затем, пробегая глазами строки, принялся читать: «Тихо, как шёпот давних воспоминаний, шелестела смятая папиросная бумага» – конгениально, или, к примеру, – он перелистнул несколько страниц, напряжённо выискивая нечто достойное пера только что родившегося гения. Не находя, вернулся в начало. Нашёл. Он заранее улыбнулся, что предвещало нечто смешное или претендующее на юмор: «Сильфида Аполлоновна лежала всеми рубенсовскими телесами своими на широченной людовиковской кровати с пышным балдахином»…
Единственная слушательница улыбалась, ясно представив себе Сильфиду Аполлоновну.
«…Высокая, мускулистая шведка от мадам Альфонсии изо всех сил старалась согнать лишний жир с тучной банкирессы. Казалось, шведка в белом балахоне с засученными по локоть рукавами месит горы какого-то мягкого белого теста, – Жульдя-Бандя читал с необыкновенной артистичностью, отчего несложно было представить происходящее в массажном кабинете, – …и когда стальные пальцы этой высокой скандинавской блондинки особенно больно щипали непочатые залежи мяса, рыхлого, жирного, Сильфида Аполлоновна мужественно стискивала зубы…» И вымени этого уникального автора нет в энциклопедическом словаре!!!
– Да, но это всё же не Лев Николаевич Толстой?!
– Толстой?! Согласен, что Толстой – гений, если бы не одно «но»…
Собеседница, тотчас утвердившаяся в качестве оппонента, свернув губы трубочкой, слегка наклонила головку, дожидаясь пояснения относительно «но», выступившего в непонятном качестве: и не союза, и не междометия.
– Если бы не эти нескончаемые – «сказал», «ответила», «спросил»…
– Ты – глаголоненавистник?
– Увы. Я ненавистник только этой святой троицы, которые определяю как пояснение для идиотов.
Виолетта, на секунду задумавшись, вопросительно скруглила бровки, по-видимому, частично соглашаясь с доводами оппонента.
– Ты сейчас выступаешь в качестве литературного критика или редактора?
– Откровенно говоря, – Жульдя-Бандя сделал мучительную паузу, как на брачном ложе узбек пред тем, как признаться своей благоверной в том, что он уже не девственник и имел близкие отношения с ишачкой. – Я писатель.
– Писатель??? – Виолетта восхищённо покрутила головой, с трудом удерживаясь от того, чтобы сохранить на лице соответствующую тональность.
– Всемирно неизвестный, – Жульдя-Бандя скромно потупил взор, как начинающий писатель перед мэтром. – Всемирную неизвестность мне принесли скандально неизвестное эссе «Газпромовцы тоже плачут», романы «Тринадцать табуреток», «Поющие в крыжовнике» и «Сперматозоид инженера Гарина».
