Гастролеры, или Возвращение Остапа - страница 71



Велик русский язык! Какие-то два плюгавеньких, тщедушных глагола-недоросля парализовали работу магазина на целых четверть часа. Массовая истерия овладела людьми. Прибывающие покупатели, забыв о покупках, устремлялись к винно-водочному отделу.

Наблюдая за смеющимися, коих было уже не менее полутора дюжин, начинали смеяться сами, не имея ни малейшего представления о причине, вызвавшей столь бурную реакцию.

Вероятно, на Диком Западе, где-нибудь в Париже, Лондоне или Стокгольме это не вызвало бы даже улыбки: хмурым, злым и недоверчивым европейцам незнакомо чувство юмора…

– …Тебя только за смертью посылать! – встретила постояльца заждавшаяся Виолетта. – Заходи, кобель привязан, – она «упорхнула» на кухню, всколыхнув халатом воздух…

– Виолетта, глазки закрой, а ротик открой, – на лице квартиранта схоронилась хитринка.

Та приняла хитринку за сюрприз, поскольку в магазине был ювелирный отдел и в ротик могло попасть золотое колечко с бриллиантом или изумрудом, на худой конец, с аметистом. В трепетном волнении она зажмурила глазки, как монашка, рука которой впервые коснулась внушительного члена мужчины.

– Тю-ю, дурачок, – беззлобно выругалась она, вынимая изо рта шоколадное мороженое.

Жульдя-Бандя, наполнив крохотные, чуть больше напёрстка, рюмки вопросительно взглянул на Виолетту:

– За что выпьем?

– Только не за простуженных орденопросцев, философов, целителей, вредителей и прочих! – сурово предупредила она.

– За успешно проведённый сеанс по честному отъёму денег у граждан!..

Глава 38. Непрошеные гости

Стук в дверь – настойчивый, противный и монотонно-нудный, которым, как правило, сопровождается появление судебных приставов у очередного кредитного банкрота, оборвал трапезу в тот момент, когда опустошённые рюмки коснулись стола…

– Виля, открывай! – потребовал женский голос.

– Мы знаем, что ты дома!

– Потому что открыта балконная дверь.

– И на кухне крутится вентилятор! – разноголосицей посыпались обвинения в сторону хозяйки.

– Ничто не обходится так дорого и не ценится так дёшево, как гости, – соболезнующе заметил Жульдя-Бандя.

Виолетта, зная одесский темперамент своих друзей, тяжело вздохнув, заверила: «Они не уйдут».

Мажорное тремоло струнных аккордов за дверью, с претензией на нечто испанское, от которого испанца непременно стошнило бы, говорило о том, что осадная компания с музыкальным сопровождением.

– Виля, мы сейчас будем плохо себя вести! – пригрозил мужской голос. Видимо, его же производитель бухнул по струнам, породив нечто среднее между прологом кубинского танца, эпилогом Марсельезы и кульминацией траурного марша «Оратория Самсона» Г. Генделя в темпе allegro.

– И соседи вызовут милицию!

– И нас всех посадят в тюрьму!

– И ты вынуждена будешь носить передачки! – сыпались угрозы извне.

– Скажешь, что меня нету, – открывая дверь в ванную, прошептала Виолетта, искренне сомневаясь в том, что ей удастся схорониться от непрошеных гостей.

– А ты где?!

– Где, где – в Караганде!

– Так и сказать?!

– Скажешь: «Поехала к матери, в Раздольное…»

– А я кто?!

– Кто-кто – х…й в кожаном пальто!

– Так и сказать?

– Скажешь – брат!

– Ашот?!

Виолетта кивнула.

– Который умирал из-за одной бабы?! – вдогонку прошептал родственник на общественных началах и подался открывать дверь, так же искренне сомневаясь в том, что этот номер пройдёт.

– Кто стучится в дверь моя? Видишь, дома нет никто! – щёлкая запором замка, вопрошал Жульдя-Бандя.