Торжище начиналось сразу за стенами медресе. Отсюда уже разбегались первые ряды с выстроенными по обеим сторонам каменными нишами и небольшими складами, расположенными позади торговых лавок. Дорогие ряды заполнял привозной товар, и покупатель здесь ходил особый, не только приценивался, но и, не скупясь, делал покупки. Местные и иноземные купцы с важным видом устраивались в нишах на коврах. Менее состоятельные торговцы расстилали свои дешёвые циновки, они старательно выбивали из них базарную пыль, прежде чем с молитвою приступить к работе. Расторопные приказчики торопливо выкладывали товар, боясь пропустить ранних покупателей.
Чего только не было на здешних прилавках! Со специальных перекладин, открываясь взору зевак, свешивались дорогие ткани. Здесь была материя из Сицилии и узорные шелка из Луки; венецианский бархат, расцвеченный тюльпанами, гвоздиками и гиацинтами; золотая и серебряная парча из Ирана. Смуглый до черноты торговец похвалялся индийскими муслинами – тканями, будто сотканными из ветра и облаков. Женщина, наряженная в воздушный, сказочный муслин, поражала воображение мужчины, превращалась в райскую гурию или пери, готовую улететь прочь. В другой нише турецкий купец выставлял несравненной красоты парчу, сотканную османскими мастерами-умельцами.
– Подходите! – кричал он. – Подходите и берите! Из такой парчи шьют одежды самого султана Баязета!
И народ подходил, любовался волшебными переливами дорогой материи, с восхищением цокал языком. В другом конце ряда зеваки окружили испанца, который привёз тюки из Толедо. Шёлковая ткань самых ярких цветов – красного, зелёного и золотого красовалась россыпью звёзд, узоров из цветов и медальонов.
Не скоро Турыишу с сыном удалось добраться до рядов, где купцы из Фландрии и Московии торговали добротным сукном, хлопковыми тканями. Чуть поодаль местные портные предлагали готовые камзолы, чапаны, казакины. Вскоре на Геворге уже красовались новый кафтан из лёгкого сукна и кожаные ичиги с загнутыми кверху носами. Большие чёрные глаза юноши сияли от удовольствия, он всё норовил оглядеть себя со всех сторон, крутил головой и оглаживал плотную материю. В Оружейном ряду отец приобрёл для него пояс и кинжал работы местных мастеров. Пообещал дома вручить ему саблю, добытую в последнем бою. Геворг уже видел себя на тонконогом караковом коне в полном боевом вооружении, и счастливая улыбка не сходила с лица юноши.
Назад возвращались другой дорогой. На следующей площади встретилось им торжище иного рода – невольничий рынок. Любопытный юноша просительно заглянул в глаза отца:
– Я хочу посмотреть, позвольте мне, отец.
Юзбаши пообещал сыну пройтись по рынку, но прежде повёл его в кабак, расположенный поблизости. Запахи жареного мяса и печёных лепёшек дразнили обоняние, да и время близилось к обеду, о чём напомнило урчание животов. Крытый дощатым навесом двор был полон народа, и Турыиш нашёл место для себя и Геворга лишь при помощи расторопного служки.
Им подали глубокие глиняные пиалы, расписанные ангобом[17] и украшенные ярким врезным узором. Посуда эта была местного производства и охотно использовалась простолюдинами. В пиале благоухал наваристый бульон с мелко покрошенными кусками мяса и хорошо разваренной крупой. Похлёбка была сдобрена душистыми приправами и пахучими травками, от запаха которых перехватывало дух. К еде прилагалась лепёшка, которую сотник тут же наломал на куски и, окуная ещё тёплый хлеб в пиалу, принялся за трапезу. Геворг не отставал от него, норовил поскорей выловить сытные кусочки мяса. Служка принёс медный тазик и кувшин с водой. Когда оба омыли руки, Турыиш попросил кумыса, хорошо освежавшего в этот солнечный день. К полудню погода разыгралась, установилась жара, нередкая в это время года. За неспешным разговором юзбаши с сыном осушили по две чаши бодрящего кумыса и, расплатившись, направились в торговые ряды.
