– Нет! – Хыяли выдернул руку из ладоней брата. – Вторым я могу быть и в Крыму! Найду себе службу лучше, чем предлагаешь ты.
Сотник шагнул за порог, обернулся и с презрением кивнул на груду толстых книг:
– А ты читай больше, научись рассказывать сказки, будешь хорошей нянькой у маленькой ханбики.
Гаухаршад сидела в беседке, густо заросшей виноградной лозой. Девушка куталась в яркое покрывало и невольно вздрагивала от каждого шороха. Вчера она отважилась написать письмо Мухаммаду, в котором просила калга-солтана о встрече в дальней беседке сада. Это место казалось заброшенным, даже руки садовников, любовно обихаживающих каждый уголок ханского сада, давно не прикасались к этим густым, состарившимся лозам.
Для неё стало навязчивой идеей увидеться наедине со старшим сыном хана Менгли, но как же отчаянно дочь Нурсолтан боялась этой встречи. Даже в разгар лета ей было холодно и тоскливо, как в ночь их единственного свидания, когда наследник повелителя оттолкнул Гаухаршад от себя.
Она до мельчайшей подробности помнила унизительную тягостную встречу, которая состоялась несколько месяцев назад. Со всем пылом юности влюбилась ханбика в красавца-солтана, и когда Мухаммад-Гирей позвал её на тайное свидание, бежала к нему, презрев девичью скромность и людское осуждение. Но какой удар ожидал наивную девочку, когда Гаухаршад поняла, что не с ней искал свидания крымский калга-солтан. Тайная страсть молодого солтана открылась перед её чутким влюблённым сердцем в одно мгновение. Гаухаршад узнала то, что скрывалось от глаз других, разглядела пылкие чувства Мухаммада к его мачехе и её матери Нурсолтан. В роскошной беседке с цветными витражами Мухаммад в ту ночь мечтал обрести двойника любимой женщины, искал незабываемые черты Нурсолтан в лице дочери. Но желанного сходства юной ханбики с её матерью не нашёл. Горькое разочарование обожгло не только его, Мухаммад не смог сдержать хлёстких слов, они и сейчас оглушительной пощёчиной звучали в ушах бедной девушки: «И ты её дочь?!. Поистине, чтобы родиться с лицом плебейки ты могла бы выбрать другое лоно!»
Его презрение сопровождало ханбику долгие месяцы. Она не осмеливалась приближаться к зеркалу, боялась собственного отражения. Только сегодня, когда Гаухаршад решилась пойти на встречу с солтаном, она взглянула в зеркало, прежде прикрытое цветастой шалью. Прозрачная поверхность открыла похудевшее лицо с казавшимися теперь большими, цвета лесного ореха глазами. Ханбика поспешно накинула шаль на серебряную оправу зеркала, сжала обеими руками застучавшее сердечко: «Что скажет сегодня солтан Мухаммад, как ещё унизит и оскорбит её?» Она могла бы избежать нового позора, не прося его о встрече. Но калга-солтан манил её к себе, подобно змее, гипнотизирующей смертоносным взглядом беззащитного лягушонка. Гаухаршад готова была умереть, но прежде ещё раз увидеть Мухаммада и услышать властный голос любимого, пусть и полный презрения.
Ханбика вздрогнула, заслышав быстрые шаги на дорожке, посыпанной крупным песком. Эти звуки заставили Гаухаршад в смятении вскочить и ещё плотней закутаться в покрывало. Девушка с ужасом подумала, что по рассеянности забыла в комнате чадру, за строгой чёрной сеткой она могла бы чувствовать себя под какой-то защитой. Но, увы, было уже поздно: калга-солтан вошёл в беседку.
Она замерла и не двигалась с места. Мухаммад был в дорожной одежде, его плащ, накинутый на широкие плечи, скрепляла дорогая застёжка. Взгляд ханбики зацепился за сияющую безделушку, украшенную россыпью алмазов, все слова вылетели из головы, и она почувствовала себя самым несчастным существом на свете. Дочь казанского хана боялась взглянуть в спокойное и красивое лицо крымского наследника, не могла издать ни звука.
