Гавел - страница 5

Премьер Нечас, который как раз выступал в передаче «Вопросы Вацлава Моравца», отреагировал на новость первым: «Его уход – большая потеря», – сказал он с почтением. Но пока еще ничто не предвещало большего, нежели пара дней подобающего траура по исторической личности.

Вскоре после полудня люди начали приносить в Град цветы и свечи, оставляя их зажженными у наружной стены. Цветы и свечи появились и у дома в Градечке. Какая-то добрая душа принесла две бутылки пива из трутновской пивоварни, вдохновившей Гавела на создание пьесы «Аудиенция».

В два часа пополудни выступил преемник Гавела. «Вацлав Гавел стал символом современного чешского государства»[4], – заявил Вацлав Клаус. Никто не ожидал, что в такую минуту он поведет себя невеликодушно, но все равно в этом панегирике человека, который выказывал несогласие с Гавелом в стольких повседневных моментах чешской политики, было что-то знаменательное.

У статуи святого Вацлава, где проходили демонстрации 1989 года, начали собираться люди – и так же, как тогда, в ноябре, звенели ключами. Шествие двинулось к реке по тому же маршруту, что и памятная студенческая манифестация 17 ноября, только в противоположном направлении. Люди останавливались у мемориальной доски на Национальном проспекте, напоминающей об этой дате чешской истории. Некоторые оставляли под ней пачки сигарет.

Случаи публичного выражения скорби были редки. Никто не рвал на себе одежды и не бился в припадке истерии. Когда два с половиной месяца спустя сэр Том Стоппард, отдавая дань уважения Гавелу, процитировал хвалебные строки британского историка Джона Мотли о Вильгельме Оранском «Пока жил, он был путеводной звездой всего храброго народа, а когда умер, плакали и малые дети на улицах»[5], он сам признал, что это – «сентиментальное преувеличение»[6]. Тон общего переживания задавали скорее воспоминания, и да, он был торжественным. Аналогичные акции проходили и в других – малых и более крупных – городах.

Трудно было удержаться от сравнения с иным проявлением скорби на другом конце света. Днем раньше умер Ким Чен Ир, Любимый Вождь Северной Кореи. К нему как нельзя более подходили строки того же Мотли в переложении Одена: «Когда он смеялся, от смеха сенат заходился, / А когда плакал, умирали на улицах малые дети»[7]. Центральное телеграфное агентство Северной Кореи распространяло фотографии огромных толп людей, плачущих в едином порыве. Многие из 200 000 политзаключенных в этой стране, без сомнения, тоже пролили слезы, но – слезы радости. Был объявлен двенадцатидневный государственный траур, в течение которого запрещались любая музыка и все увеселения. В то же самое время в Праге Ассоциация владельцев казино заявила, что никакой закон не требует отмены азартных игр на период государственного траура, и лишь рекомендовала своим членам ограничить их деятельность в эти дни[8]. Под этим, видимо, подразумевалась необходимость снизить ставки.

Соболезнования стали поступать и из-за границы: как официальные, от глав государств и правительств, так и личные – от бывших диссидентов и писателей. «Вацлав Гавел был одним из первых, кто начал говорить собственным голосом, и это были слова человека, преданного правде и свободе», написал его друг и соратник Адам Михник[9]. Российское государственное телевидение выступило со своим некрологом: «Гавел был главным двигателем процесса демократизации и вместе с тем ликвидатором развитой чешской оружейной промышленности, что стало одной из причин распада Чехословакии»