Однако на сей раз новая эра стала развиваться не совсем обычно.
В стране объявили демократию. Правильно именуемую, как выяснилось, «демократизация». Вдобавок объявлялась «гласность», но не раскрывалось, что сие означает.
При всем внешнем миролюбии Анатолий Петрович был человеком прогрессивных взглядов. Глубоко в душе (очень глубоко) он давно жаждал перемен. В ящике комода, предназначенном для постельного белья (очень глубоко в ящике), он держал книгу, за которую, случись что, ему бы не поздоровилось. Но он держал ее там! Он даже читал ее, задернув шторы и включив на всякий случай воду в ванной.
Он не был согласен с системой! Не то чтобы целиком не согласен, но в отдельных моментах. И даже не то чтобы в отдельных, а во многих. А потому радостно приветствовал ростки демократии.
Но тут начались сюрпризы.
Сначала всем официально предписали «ускориться». (Как именно ускоряться, насколько и по сравнению с чем – не сказали.)
Анатолий Петрович резонно рассудил, что для их института это означало ускорить работу компьютеров. Или хотя бы сделать вид, что ее можно ускорить.
Такая постановка вопроса его слегка озадачила. Хоть он и был оптимистом, но из рассказов отца, да и на собственном опыте знал реальное положении дел. После стольких лет борьбы с лженаукой, рассчитывать, что можно ударными темпами обскакать тех, кто времени на подобную борьбу не тратил, было бы, мягко говоря, странно. Все-таки это не лесоповал.
Но, к его удивлению, по радио вскоре зазвучали рапорты о создании «в ответ на призыв партии» некоего нового суперкомпьютера, обогнавшего заморский в 1000 раз. (Не исключено, что кто-то там ошибся с нулями.) По телевизору сам суперкомпьютер почему-то не показывали.
Любимый учитель отца Анатолия Петровича, сильно сдавший в последние годы, зашел как-то в лабораторию, постоял, послушал радио, покрутил пальцем у виска, произнес: «Доускорялись…» – и молча вышел.
Тем не менее ускоряться в соответствии с решением партии было необходимо. Поэтому в институте быстро собрали новый компьютер. Причем исключительно из отечественных деталей, что также было предписано в решениях. Но главную деталь, к сожалению, в Отечестве еще не создали. На заводе, где ее должны были производить, работали отличные специалисты, им тоже очень хотелось ускориться. Но понять, как сделана заморская деталь, чтобы в точности ее повторить, они все-таки не успели. Остальные детали сумели скопировать, а эту – самую главную – нет! Пришлось поставить в компьютер главную заморскую деталь, запрятав ее среди других, отечественных.
Приехавшая из Москвы комиссия убедилась, что институт на верном пути. Начальник комиссии (который сам, увы, мало смыслил в компьютерах, а представлял отдел партии, отвечавший за ускорение) даже позволил себе захлопать в ладоши, громко восклицая: «Наконец-то прорыв!.. Прорыв!.. Прорыв!»
Коллеги Анатолия Петровича тоже похлопали в ладоши, хотя и с меньшим энтузиазмом. Единственным, кто бурно отреагировал на возглас начальства, был заместитель директора по хозяйственной части. Услышав из-за двери слово «прорыв», он влетел в компьютерный зал, решив, что прорвало трубу отопления…
Комиссия уехала, и работы над ударно-прорывным компьютером в институте постепенно свернули.
Впрочем, ускорение скоро забылось, и начала развиваться гласность. Это было куда интереснее. Анатолий Петрович взахлеб читал прессу, открывая для себя много новых фактов из жизни страны. Он даже вынул из бельевого ящика и положил на письменный стол тайную книгу, с гордостью показывая ее своим гостям.
