Гавриил, или Трубач на крыше - страница 25

Неожиданно звук прекратился.

«На третий этаж спустились, – машинально отметил про себя Ищенко. – Наверное, к Проханкину».

Живущий в квартире номер девять Прохор Ильич Проханкин был борцом.

Нет, он не занимался ни классической борьбой, ни вольной, ни дзюдо, ни самбо, ни карате. Он не сжимал руки мертвым замком на шее противника, не наваливался на него всем телом, стараясь додавить, дожать, припечатать к ковру. Он не вцеплялся железной хваткой в белую матерчатую куртку, подхваченную черным поясом, стремясь оторвать от пола чужие, широко расставленные ступни, дабы рывком, извернувшись, взметнуть их в воздух.

Ни подсечек не делал он, ни захватов, ни бросков через бедро.

Ничего этого не проделывал Прохор Ильич. А даже если бы и захотел, то проделать едва бы смог. Возраст не позволял. Да и телосложение мало способствовало.

Прохор Проханкин был идейным борцом.

Не руки-клещи, не бицепсы, не дельтовидные мышцы были его оружием.

Оружием его было перо.

Слово «перо» в данном случае не следует понимать буквально. Ибо это перо являло собой старенький персональный компьютер, служивший инструментом борьбы. Борьбы за идею – нагло попранную, поруганную, брошенную в темный подвал бездуховности, бесправия и безмолвия. Идею, взывавшую к нему, Прохору, из мрачной темницы, молившую вызволить ее оттуда – если не штыком и гранатой (коих в данный момент у Прохора не имелось и с коими он не очень умел обращаться), то хотя бы при помощи персонального компьютера.

Великой этой цели и посвящал он всё свое время, стуча изо дня в день по клавиатуре занемевшими пальцами.

Впрочем, и слово «пальцы» надо бы уточнить. Поскольку его пальцы казались ему не пальцами, а чем-то вроде железных молотов, бьющих по наковальне.

Этими пальцами-молотами Прохор ковал литературу. Идейную литературу…

Призвание свое Проханкин ощутил рано. Первый рассказ, описывающий сбор макулатуры школьником-пионером, он написал, будучи еще совсем юным, и послал в газету «Пионерская правда», выбрав для заглавия им же придуманный лозунг: «Больше макулатуры народу!»

Редактор газеты в ответ прислал юному Прохору трогательное письмо. Рассказ поместили на последней странице, немного – раза в три – сократили текст, изменили название на «Школьный труд» и заменили школьника-пионера на школьницу-пионерку.

Успех окрылил Прохора. Он стал регулярно писать. (В слове «писать» ударение на втором слоге.)

«Пионерская правда» рассказов его, к сожалению, больше не печатала, хотя он методично отсылал их в редакцию. Но зато в школе вырезку с первым его произведением поместили на красную доску «Нашей Родине – привет!», а самого Прохора вскоре избрали редактором стенгазеты.

Многие неполучатели хороших оценок, многие несовершатели полезных дел, многие непришельцы на пионерские сборы узнали тогда разящую силу его пера…

Юные годы пролетели незаметно. Наступила зрелость.

Созрел Прохор Проханкин быстро. Уже на первом курсе института возглавил он «Комсомольский прожектор». Острый луч его высвечивал всех, кто низкопоклонствовал перед Западом, кто высокомерствовал перед товарищами, кто лизоблюдствовал перед интуристами, несущими чуждые нам идеи.

Принципиальность и смелость его были замечены. По окончании института Прохор попал в областную газету, где получил рубрику «Жизнь – в массы». Он три года нес в массы жизнь, сам окунаясь в пучину этой массовой жизни. Он выезжал на поля, где колхозники вместе со студентами боролись за урожай. Он воспевал трудовой десант, брошенный в прорыв – на планово-ремонтно-восстановительные работы. Он рисовал яркие портреты бойцов идейного (трудового, культурного, научного) фронта. Описывал ученых, что были всегда на марше к заветной цели, работников искусства, не жалевших себя в борьбе за новые рубежи. Описывал врачей, стоящих на страже здоровья, и школьников, штурмующих знания…