– Кажется, я поняла – сказала вдруг Галя.
– Что?
– Помнишь Эйнштейна и его теорию относительности? – спросила она.
– Ну да, – ответил я.
– Недаром он написал, что все относительно, – уверенно сказала Галя.
– Ну он не совсем так написал, там еще есть скорость света и все от нее зависит, и чем быстрее летит тело, тем больше скорость, потому что масса тела становится меньше.
– А я тебе про то и говорю, мы едем в метро, слушаем Свободу, и в голове у нас свет. И проблемы будто отступают. А значит, мы становимся легче. Ведь проблемы создают тяжесть.
– Точно, так все и есть, – подтвердил я.
– Может нам за это Нобелевку дадут? – спросила Галя.
– А что, может и дадут!? – ответил я, и мы рассмеялись, глядя на окружающих бегущих по своим делам прохожих.
С тех пор, если опаздываю, я всегда включаю «Свободу», ведь теперь я знаю, что опоздать невозможно.
Поэты не предают свою Музу
Мы шли по Невскому, предаваясь воспоминаниям о школе, когда чья-то тяжелая рука легла на плечо Егора.
– Здорово, чувачок.
– Ни хрена себе. Дрозд, ты что ли? Откуда?
– Так я здесь живу.
Над нами возвышался гигант в кожаных штанах с развивающимися темными волосами и с гитарой за плечами.
– Слушай, а чем тогда закончилась вся эта история? Ты же ушел из института? Мы тебя месяц искали. Так и не понял никто, куда ты пропал? – спросил Егор.
– Первые полгода был ад. Я летел в пропасть, и чем быстрее я падал, тем дальше от меня отдалялось дно. Но я знал, я знал, что ни хрена больше не хочу. Ни сопромат, ни «вышка» меня не прельщали. Я кроме музыки ничем не мог заниматься. Понимаешь, просто не мог. На все наплевать было.
Я вставал в девять утра и ложился в одиннадцать вечера. Не бухал, не водил девиц и ни в чем предосудительном замечен не был. Все это время я играл на гитаре. Понимаешь, ни хрена больше не делал, просто играл на гитаре.
На такую мелочь, как повестки из военкомата не было желания и времени хоть как-то отреагировать. Все стуки в дверь игнорировал. Да и все равно в наушниках ничего не слышно.
– Я «не бренчал», мешая соседям спать. Аккуратненько, сидя в наушниках, с электрогитарой в руках, разучивал нотную грамоту с утра до вечера. В парикмахерскую не ходил. Через месяц лишили стипендии. Еще через 3 месяца родители перестали присылать матпомощь. В 91-ом сытых в моем окружении в принципе не было, не говоря уж об общаге Политеха.
Затянувшись, он продолжил:
– Из общаги я почти не выходил. Когда почувствовал, что могу хоть что-то изобразить на гитаре, стал выбираться в люди. Через полгода познакомился с басистом неплохим. Он подтянул ударника, одноклассника своего. Точку нашли, стали репетировать. У ударника была сестра, она в хоре пела. Стали на фесты звать. Там с Сохатой познакомился, а она уже как-то в нужный момент в хорошую команду пригласила.
– Я в Питере сейчас базируюсь, ищу квартиру или комнату. У тебя никто не сдает? – спросил верзила.
– Знакомые двушку сдают, – ответил Егор.
– Двушка дорого. Нужен тогда кто-то еще, – сказал Дрозд.
Инстинкт не подвел – я понял, что это свой.
– Давай я впишусь ненадолго, – предложил я. – Егор завтра улетает, а я еще должен тут по делам остаться.
– Заметано.
