Старт студенческой жизни выпадал на октябрь. Последний летний месяц не задался для совместных прогулок: мама Федора переезжала в Петербург. Ожидание очередной перемены мест бодрило Федора и одновременно предвещало новый период несвободы, возвращение к старому, разбитому корыту, от которого он спасался бегством к отцу годом ранее. Корыто оставлять его в покое не собиралось, настырно волочась следом. Вот и теперь в выборе жилья маман требовала его всестороннего участия. Ходить на просмотры комнат в коммунальных квартирах старого города было чертовски увлекательно, но постоянная эмоционально-трескучая болтовня не давала ни мгновения покоя.
Как-то Вере Анатольевне и Федору довелось смотреть комнату в жутковатой квартире в районе «Рот»8. Антураж, вкупе с контингентом, встретившимся им в кишкообразном коридоре на двенадцать комнат, создавал ощущение полного погружения в киберпанковский арт-хаус, снятый Балабановым по мотивам творчества Достоевского. Уйти сразу было нельзя из-за и без того натянутых отношений с риэлтором, поэтому, после знакомства с комнатой они согласились пройти на кухню. Из ее окон было видно, как чуть вдалеке гигантским факелом полыхал купол Троице-Измайловского собора.
Вера Анатольевна трижды быстро перекрестилась:
– Бог покидает Петербург.
Купол почти полностью выгорел, собор напоминал адскую домну, окольцованную остатками строительных лесов, от которых высоко, заваливаясь набок, полыхало пламя, разливавшее по небу коричнево-черный дым.
Этот кошмар создавал ощущение чего-то великого, демонстрировал, насколько мал человечек с его амбициями, насколько уязвима красота и, что всего ужаснее, что время – безжалостная сволочь, пожирающая самое себя – мгновение могло уничтожить эпоху – увиденное обнажало эту мысль до стропил.
Федор оставил риэлтора с маман и вышел на лестницу, чтобы позвонить Кире. Этим летом, гуляя по крышам, они видели издалека немало пожаров, когда только зловещий дым сообщал о происходящем. Теперь, эту феерию он наблюдал один.
– Привет! Ты как? Чем занимаешься?
– Привет! Ввиду тоски и отсутствия натянутого холста решила размалевать дверь на кухню. Из-за масла и уайт-спирита уже болит голова, но я не сдаюсь. Внезапно что-то мне шепнуло, что на двери нужно нарисовать Спас-на-Крови, и я поглощена процессом. Как ты?
– Тут такое происходит. Горит Троицкий собор. Мы как раз неподалеку комнату смотрим – из окон все видно.
– Сильно горит?
– Похоже на ад. Купола уже нет.
Кира внезапно заревновала: город к возлюбленному или возлюбленного к городу – было вопросом даже для нее самой. Ощущалось чувство несправедливости от того, что жизнь проходит мимо, что Федор участвует в этом без нее. Потеря памятника архитектуры не то что была ей безразлична, но, как минимум, трудно представима.
По затянувшейся паузе в разговоре Федор смекнул, что следует перевести разговор в иное русло.
– Как нога? Я вот все хочу тебя навестить, но маман скачет с выбором квартиры, приходится с ней таскаться. Через четыре дня уедет. Надо бы погулять сходить, если ты, конечно, можешь.
– Надеюсь, к тому времени начну выходить из дома.
Спустя неделю Кира и Федор снова стали частью городского пейзажа.
