Вот проснулся ты утром. Что ощущаешь?
Мягкую подушку. Зайца или мишку, с которым спишь в обнимку, хотя тебе давно уже не три года. Слышишь треньканье будильника в телефоне.
С кухни пахнет яичницей. Если с помидорами, то пахнет противно. «Не буду есть, – сонно думаешь ты, – если с помидорами. А то опять там сопли непрожаренные будут попадаться. Я творог буду, и пусть ругается, что холодное на голодный желудок».
И смотришь, как солнце воровато пролезает в щёлочку между шторами и хихикает над тобой, что у всех суббота, а у тебя – шко-ола.
А потом с противным звуком, вроде как пенопластом по стеклу, или металлом по асфальту, или сверлом бормашины по зубу, в тебя пролезает горе.
Пролезает и тоже улыбается, не хуже солнца, да только ты холодеешь от этой улыбки.
Вспоминаешь, что папу вчера забрали. Забрали, хотя он был не виноват. И никому не объяснишь, что он был не виноват, не докажешь. И никак с ним нельзя связаться. Позвонить, сказать, что ты его любишь… Что не можешь без него жить! Даже дня!
А самое главное, ты понимаешь, что всё это не сон. И это самое ужасное.
На прощание мама… Да нет, не обняла меня.
Она сказала:
– Никому не говори. Ты поняла это? Никаким подружкам!
– У меня нет подружек, – хотела ответить я, но промолчала.
Готовилась к школе. Готовилась молчать там. У мамы было такое лицо, словно она хочет, чтобы я её обняла.
Но вот что-то не было на это сил.
Я себя ощущала кастрюлей с кипятком. Надо было осторожненько донести себя до класса, чтобы не расплескаться и не обварить свои же ноги.
Я и донесла. До класса ОБЖ.
Открыла дверь, а там люди какие-то. Захожу. Хорошо, что мне недалеко – до первой парты.
Я села. Достала тетрадь. Прислушалась к кипятку внутри. Кто-то прошел мимо, дотронулся до моего локтя, я отдёрнула руку. И вздрогнула. Потому что кто-то как будто на секунду приподнял целлофановый пакет, в который горе окутало мою голову.
И я увидела, что люди вокруг – это вообще-то мои одноклассники. Бледные при свете дневной лампы, недовольные, но при этом смеются, перекидываются словечками. И я ещё вспомнила, что я – это я. Для них. В смысле я не кастрюля с кипятком, а просто девчонка, для них – довольно мерзкая (бу-э!).
Может, от меня пахнет котлетами (мама жарила с утра, чтобы Костю накормить, когда он приедет на папиной машине, чтобы поставить её в гараж у дома), или, может, у меня из свитера нитки торчат. Или просто я угрюмая. Ну, в общем, я вспомнила, что у меня ещё, скорее всего, есть внешний вид.
Вспомнила и надела на голову целлофановый колпак. Я и так-то еле выношу, когда вижу их оценивающие взгляды. А сейчас меня просто разорвёт, наверное. Бабах!
Нет, лучше целлофан. Не только на голове, но и на сердце.
Я сижу в классе, смотрю перед собой. Колпак на месте. Никто не догадается, никакие «подружки».
Описать меня?
Пожалуйста. Я – урод. Серьёзно. Честно. Когда я прохожу любые тесты на самооценку, они всегда показывают: реалистка. Так что я реально знаю, что я урод.
Я глыба. Огромная, сутулая, с толстыми белыми руками и толстыми ногами. Мама покупает мне утягивающие колготы и плотные джинсы. Но стоит опустить глаза под парту, и вот они – две толстые сардельки, затянутые в джинсу. А если они ещё и расплющены по скамейке в «переодевалке» возле физкультурного зала…
Или летом, в купальнике, у-у-у. Хоть в кусты ползи. Вылитый Груффало.
Что у нас там ещё? Плоское лицо с острым носом. Бесцветные глаза. Подбородок, выдающийся вперёд. Волосы, которые всегда выглядят плохо промытыми, приклеенные к плоскому затылку.
