Читать онлайн Хелен Купер - Где-то там гиппопотам

© 2017 by Helen Cooper

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО «Издательский дом «Тинбук», 2019

Яну Баттеруорту – с благодарностью за эту книгу и за все остальные

В самый темный, самый жуткий час ночи, когда все давным-давно должны спать, в одной из комнат Музея Гарнер-Ги моргала тусклая лампа-иглобрюх. Слабый свет едва рассеивал тени вокруг стоящего на столе портативного печатного станка. Но одно, последнее приглашение все же было напечатано. И как-то появились на обороте четыре мелко написанных слова, хотя огромное перо держать было ужасно трудно. Вот какие слова:

Потом свет мигнул и погас.

Ничего не происходило до самого рассвета, когда входные двери со скрипом отворились и конверт вылетел наружу. Пчелиная почта понесла его сквозь свинцовый туман. Куда? На улицу Тримил, 33а.

Дом 33 по улице Тримил располагался совсем в другом конце города. Там, в подвальной квартирке под магазином, жили мальчик по имени Бен Мейкпис и его мама. Глаза у Бена были темные и зоркие, как у воробушка, а волосы рыжие и вечно взъерошенные. Иногда он помогал в магазине. А иногда – по дому. Этим утром он пошел забрать оставленное разносчиком молоко и обнаружил прислоненный к бутылке конверт. Бен всегда опасался писем. Иногда все еще приходили письма, адресованные папе, но Бен с облегчением заметил, что это не из таких. Однако маминого имени на конверте тоже не было. На самом деле письмо было вообще без адреса. И даже не запечатано. Бен понадеялся, что это не очередной счет. Он заглянул внутрь. Заметил край тонкого листка с какой-то картинкой и решил, что это реклама. Вытащил листок из конверта, чтобы рассмотреть получше. На картинке было изображено множество животных, а Бен очень любил животных, хотя в их доме никого не разрешалось держать, даже собак и кошек. Впрочем, животных с этой картинки никто не стал бы держать дома.

Здесь были и жираф, и гиппопотам, и нахохлившийся сыч, а в правом нижнем углу – похожий на землеройку зверек с носом-хоботком. Сердце у Бена забилось как бешеное, потому что он вспомнил свой самый страшный секрет. Секрет, о котором он не рассказывал никому.

– Что ты там застрял? – окликнула его мама.

Бен виновато сунул листок обратно в конверт. Он поставил молоко на стол, а рядом положил письмо.

У мамы Бена были такие же, как у него, карие глаза, а вот волосы совсем другие. Она как раз шла наверх в магазин, но остановилась и посмотрела на письмо.

– Пришло вместе с молоком.

Мама открыла конверт и надолго замолчала. Потом пробормотала сердито:

– А я-то думала, Музей Гарнер-Ги давно закрыт.

Бен забрал листок и, уминая хрустящие миндальные хлопья, внимательно его изучил. Землеройка на картинке держала в лапах перо, как будто только что дописала фразу:

– Похоже на приглашение. Бесплатное, – заметил Бен. – Может быть, музей снова открыли.

– Все может быть, – мама закусила губу.

– Я бы сходил.

– Серьезно? – мама явно напряглась.

– Тут написано – на двоих.

– У меня и времени-то нет.

Мама, слегка побледнев, просматривала почту. Бен знал, там полно счетов. Мама волнуется из-за денег. Да и магазин не на кого оставить.

Их магазинчик назывался «Разные разности», и раньше там продавались только товары для тех, кто любит мастерить, а теперь было все на свете: кисти, краски, шелковые нитки для вышивания, пуговицы, шерсть, карандаши, бумага, наклейки, модели, которые можно раскрашивать, разные интересные книжки, всего понемножку – что дети любят. Иногда в магазине было людно, чаще нет, но, если в субботу случался наплыв покупателей, мама просила Бена помочь.

Завтра как раз была суббота.

Бен помахал приглашением.

– Можно я в воскресенье сам схожу?

Мама молча перебирала счета.

– Ты всегда говоришь, что в моем возрасте уже была совершенно самостоятельной.

– Говорю, – буркнула мама.

На что она сердится?

– Так я могу пойти?

– Ну не знаю… Я, конечно, за самостоятельность, но это далековато. И тебе там не понравится.

– А где это?

Бен перевернул листок. Адреса не было – только четыре коротких слова:

Он заглянул в конверт. На дне притаилось маленькое коричневое перышко – и больше ничего.

Мама сказала:

– Музей ниже по реке, на другой стороне, кажется, между мостом и плотиной – но у плотины тебе точно делать нечего.

– Не пойду я к реке, – вздохнул Бен. – Я тебе уже миллион раз обещал близко к воде не подходить. Мне просто хочется в музей. Это же не очень далеко, почему ты меня не пускаешь? Ты что-нибудь знаешь? Тебе там не нравится?

Даже не доев кашу, мама начала распаковывать коробку с художественными принадлежностями для магазина. Бен испугался, что она так и будет молчать – обычное дело, она часто не отвечала, если хотела прекратить разговор.

Но нет, мама заговорила снова:

– Я не говорила, что не нравится. Они, ну… А с чего это ты начал интересоваться музеями?

– Просто стало интересно. Может, в интернете посмотреть?

Мама закусила было губу, но сдалась.

– Посмотри перед школой, если успеешь. Скорее всего, у них и сайта никакого нет – разве что там все сильно изменилось. Когда-то музей возглавляла одна старушка, хотя она уже, наверно, умерла.

Времени оставалось немного. Бен не смог найти ни одного упоминания о Музее Гарнер-Ги, зато нашел очень продвинутый сайт только что отреставрированного суперсовременного Научного музея. Мама заглянула сыну через плечо.

– Может, лучше сюда сходишь? Музей в самом центре, от нас близко. Чучел там тоже хватает. И директорша на вид такая умная. Только с приветливостью у нее, по-моему, беда.

– Похожа на гигантское насекомое, – захихикал Бен. – Ни за что туда не пойду, она меня съест.

– Не вредничай, – помимо воли мама улыбнулась.

Бену не хотелось снова огорчать маму, поэтому он больше не заговаривал о музее. Перед уходом в школу он сунул приглашение на полку, где хранил свои сокровища. Он решил расспросить о музее учительницу. Вдруг она что знает.

День в Музее Гарнер-Ги проходил как обычно. Нынче здесь, как всегда, по углам таились тени, и немудрено: окна маленькие, стены темные, свет тусклый – генератор работал вполсилы, даже когда был новеньким. Теперь-то он отнюдь не новый, и люстры едва тлели, как лампочка фонарика, у которого садятся батарейки. Порой свет мигал, порой отключался совсем, погружая залы в сумеречную тьму, пахнущую медом, нафталином, запертыми ящиками и текучим временем.

При всем при том внутри было очаровательно – если удавалось попасть внутрь.

Если удавалось попасть внутрь, был шанс увидеть стеклянный улей с живыми пчелами. Или огромное яйцо вымершей слоновой птицы, или солнечные часы, такие маленькие, что в столовой ложке поместятся.

Если удавалось попасть внутрь, был шанс увидеть серебряную бутылочку, в которой, по слухам, сидела ведьма. Или потрясающую, редчайшую коллекцию чучел, всевозможные мрачноватые экспонаты в шкафах, витринах и сосудах – и в каждом что-то магическое и таинственное.

Если удавалось попасть внутрь – а обычно не удавалось. Музей Гарнер-Ги чаще бывал закрыт.

Нередко Констанция Гарнер-Ги, старая-престарая директриса музея, плоховато себя чувствовала и не открывала двери для публики. Она выжидала, надеясь на невозможное; мечтала, пока время и деньги утекали сквозь пальцы, а добрые пожелания и благодарственные слова давнишних посетителей роились во мраке, как привидения.

– В жизни не слышала о Музее Гарнер-Ги, – заявила учительница. – Но мне присылают кучу информации о Научном музее. Хочешь их буклет?

Там была та же похожая на гигантского паука женщина.

– Спасибо, не надо, – ответил Бен.

Учительница покосилась на экран своего компьютера.

– Не могу найти этот музей. Может, поинтересуешься в Публичной библиотеке? Сегодня они уже закрыты, но мама сможет сводить тебя туда завтра.

Бену не хотелось снова начинать разговор о музее. Все равно мама отпустила бы его в библиотеку. Его много куда отпускали одного, ведь мама была очень занята. К сожалению, друзьям Бена так много не позволялось. Вывод: Бен частенько оставался один.

Ну и ладно, сам справлюсь, говорил он себе. Прямо как папа.

На самом деле он не знал, как и с чем справлялся папа, потому что папа умер. Бену еще и трех не исполнилось. Уплыл на маленькой яхте и не вернулся.

– Пропал в море, – говорила мама.

Никто не знал, где и почему. Мама не любила об этом вспоминать и, если Бен задавал вопросы, грустно замолкала и заговаривала о другом. За долгие годы Бен убедился: для разговоров об отце подходящего времени нет и не предвидится.

Тем более сейчас Бен не хотел ее огорчать. Мама сильно тревожилась о растущей квартирной плате. Домовладелец подумывал даже продать дом, где они жили.

– Он нас выселит и продаст землю застройщику. Выгодное дело – сносить старые дома и на их месте строить новые.

– Это же наш дом, – настаивал Бен, когда мама заводила такие разговоры.

Мама еще больше грустнела, тогда Бен крепко обнимал ее и уверял:

– Все наладится, вот увидишь.

Он надеялся, что если повторять эти слова достаточно часто, то так и окажется.

Теперь Бен не то чтобы тосковал по папе, скорее ему было любопытно. Он почти не помнил отца. Во всех деталях вспоминался только один день, который они провели вместе.

Заветное воспоминание! Бен даже думал, что это сон, – пока не открыл конверт с приглашением.

Он, наверно, был совсем маленьким. Бен помнил, как папа нес его вверх по лестнице, как они миновали большие черные двери и вошли в шумную, плохо освещенную комнату. Шум напугал Бена, и он зарылся лицом в папину куртку. Потертая шелковистая подкладка пахла машинным маслом и мятными карамельками. Чудесный запах!

Папа недолго его нес и в следующем зале спустил на пол. Бен запомнил пятна света от высокого окна на темном паркетном полу. Шаги тут звучали как барабан, и Бен прыгал – на свет, в тень, на свет, в тень, яростно топая, потому что о нем забыли.

Потом пришла старушка. Бен запомнил седые волосы, темно-синее платье и то, что старушка оказалась ласковая. Отец поманил его, и они пошли за старушкой через двери, над которыми было что-то написано. Потом через другие двери – тоже с надписью, потом еще через одни, и еще; много одинаковых дверей, словно стоишь между двух зеркал и смотришь на бесконечные отражения. Одно отличие – в конце длинного коридора стоял гиппопотам. Пока они шли, Бен понял: гиппопотам их ждет. Хотя взрослые просто прошли мимо.

А Бен остановился.

Вдруг морду гиппопотама прорезала улыбка, и он произнес:

– Впереди могут ждать трудности, но у тебя с мамой все будет хорошо.

Бен обиделся. Он не хотел маминой спокойной жизни, его манили папины приключения. Слова гиппопотама смущали. Он ничего не забыл, и чем старше становился, тем больше его это мучило. Даже сейчас картина так и стояла перед глазами – серый гиппопотам наклоняется к нему, чтобы поговорить. На морде морщин как линий на карте, а в круглых карих глазах светится ум.

Потом воспоминания становились отрывочными, рассыпались, как пазл. Еще одна комната, тисненые обои, камин, запах воска. Они сели. Папа смеялся, но вот лица его Бен никак не мог вспомнить. Зато ясно видел чайные чашки – светло-зеленые, украшенные фарфоровыми пчелами, и простую голубую кружку с молоком для него. Он был этому рад, потому что боялся пчел, даже фарфоровых. Он был доволен, когда заметил на столе хлеб с поджаристой корочкой. Ему дали ломтик, намазанный маслом и медом. Он жевал, и острый сладкий вкус хлеба мешался с привычным запахом молока. Крошки попали за воротник и кололись. Он потер шею. Вдруг из-за сахарницы выглянул зверек с носом-хоботком, похожий на землеройку. Он не сводил с Бена черных глаз-бусинок.