— Ты бы не смогла это сделать! — уверенно возразил сиренит, и меня вдруг обняли его крепкие руки. Одной рукой он прижал меня к груди, второй нежно стер льющиеся из глаз слезы. И тихо шепнул: — Не плачь! Все будет хорошо, я тебе в этом клянусь! Только не плачь! Твои слезы рвут мою душу в клочья…
Странное притяжение снова захватило меня в свой опьяняющий плен. Я уже даже не пыталась придумать гипотезу на предмет того, что со мной происходит. Просто стояла в кольце сильных рук, смотрела в золотое сияние глаз и пыталась убедить себя в том, что это не сон и не бред воспаленного сознания. Слишком уж странно и слишком хорошо было то, что я видела, слышала и ощущала. Слишком нереально. Но, может быть, и вправду стоит плюнуть на все и с головой окунуться в неведомые будоражащие ощущения? Даже если это квест, входящий в путевку, потом, на старости лет, будет что вспомнить.
Хоровод странных мыслей пугал. Собственные желания, толкающие прикоснуться к голубоватой коже, тоже. Чтобы хоть как-то отвлечься, избавиться от смущающих меня порывов, спросила первое, что пришло в голову:
— Почему не смогла бы передать путевку начальнице? Лотерея ведь не была именной.
Он улыбнулся. Словно где-то там, внутри его головы золотистое солнышко засияло. Казалось, золотой свет лился не только из глаз сиренита, даже его нежно-голубая кожа окуталась золотистой дымкой, как пыльцой. Я невольно засмотрелась на это зрелище, приоткрыв от удивления рот. И тем оглушающе прозвучал уверенный ответ моего компаньона:
— Потому что твой отец вложил слишком много сил и средств в эту многоходовку.
4. Глава 3
Сложно сказать, что я в этот момент почувствовала. Скорее всего, я даже не сразу осознала услышанное. Да и как можно соотнести подобные слова с собой, если ты двадцать восемь лет живешь в полной уверенности, что ты – никому не нужная сирота, а твои родители погибли в столкновении двух флайкаров?
Наверное, с минуту я, молча и глупо улыбаясь, смотрела в лицо сирениту. А потом реальность понемногу начала просачиваться в мой уютный мирок холодными щупальцами страха, ползущими по позвоночнику, пропустившим пару ударов сердцем и отказывающимся принимать слова про отца разумом. Улыбка медленно стекла с моих губ, когда я наконец осознала, что никто даже не думает шутить надо мной. Онемевшие губы отказывались шевелиться. Но я все равно выдавила из себя вопрос:
— Как… отец?.. Он же… он… мертвый…
Сиренит не перестал улыбаться. И от этого у меня возникло иррациональное ощущение, что надо мной издеваются. В груди разлилась жгучая боль. Я затрясла головой, ощущая, как во рту становится кисло и горько одновременно:
— Этого просто не может быть… Это неправда! — Меня будто в спину кто-то толкнул. Я бросилась к сирениту и непослушными пальцами вцепилась в скользкую, плотно прилегающую к телу ткань комбинезона: — Ты ведь шутишь так, да? Скажи, что ты пошутил, — с надеждой попросила, впрочем, каким-то шестым чувством понимая, что никто и не собирался подшучивать надо мной. Не тот сейчас момент, не то время.
Сиренит осторожно отцепил мои пальцы от своего костюма, но против ожидания не оттолкнул. Прижал к груди, ласково обнял, будто хотел защитить, укрыть от всех бед. Как сквозь туман я ощутила, как на мою макушку ложится его подбородок:
— Это правда. Поверь, никто не собирался шутить или издеваться над тобой. Так было нужно, чтобы ты думала, что у тебя никого нет. Это было важно для твоей же безопасности. А на памяти у тебя стоит блок. И я не имею права все рассказывать. Потерпи чуть-чуть, скоро мы будем дома, отец все тебе расскажет и объяснит. Просто знай, ты очень важна для нашего народа. Каждый сиренит, не задумываясь, отдаст за тебя жизнь. Поэтому не думай о плохом, все будет хорошо!
