Ген саламандры - страница 7



– Я тоже люблю васильки… – согласился с другом Андрей Алексеевич.

– У меня и стихотворение есть, – обрадовался Тюпиков. – Во ржи синеют васильки, как будто небу шлют привет. Они от солнца далеки. Но и от них исходит свет. Я этой синью, друг мой, пьян. Она пьянее, чем вино. Брожу во ржи я, хулиган. И синь со мною заодно.

– На Есенина уж очень похоже, – ответил Андрей Алексеевич на молчаливое «ну как?», и, заметив четче обозначившиеся бороздки на переносице друга, торопливо добавил:

– Люблю Есенина, душевные стихи. Прочитаешь, как с другом поговоришь…

– Чем же они, интересно, похожи?

– Я не силен в поэзии, но когда слышу стихи со словами «синь» и «хулиган», сразу Есенина вспоминаю. «Не видать конца и края – Только синь сосет глаза», «Плюйся, ветер, охапками листьев. Я такой же, как ты, хулиган», – продекламировал, подчеркнуто жестикулируя, профессор.

– Что же теперь, скажешь, никому, кроме Есенина, не употреблять в стихах эти слова?

– Я не силен в поэзии, – повторил Андрей Алексеевич.

Друга обижать он совершенно не хотел, но понял, что чем-то задел невзначай.

– Вот и наши, в Союзе писателей, – открылась причина , – говорят, мол, подражаешь Есенину, сколько они с Бродским поэтов перепортили… Но ведь, если так разобраться, и Есенин – продолжатель традиций Клюева. Почему же не может быть продолжателей традиций Есенина и Бродского?

– Могут, конечно, – сделал глоток пенистого Андрей Алексеевич. – Но пусть лучше будут продолжатели традиций Тюпикова. Давай и выпьем за это!

Тюпиков гневно уставился на друга:

– Почему-то каждый думает, что разбирается в поэзии и может указывать поэту, о чем и как писать.

– Толь, не кипятись…

Без толку.

Тюпиков пьяно сверкал глазами.

Выпив даже стакан пива, поэт становился совершенно невменяемым.

– Ты хоть знаешь, что по статистике только один процент людей на земле знают толк в поэзии? Только вдумайся! Один процент!

Андрей Анатольевич вздохнул. Он совершенно не претендовал входить в один процент тонких ценителей изящного, ему вполне хватало психиатрии.

– Зачем тогда ты вообще спрашиваешь мое мнение о поэзии?

– Зачем? – развел руками Тюпиков. – В самом деле, зачем? – и, ударив наполовину пустым стаканом по столу, покачиваясь, выпрямился во весь рост. – Между подражательством и традициями большая, можно сказать, огрооомная, – поднял руку ладонью вверх Тюпиков, как вождь коммунизма, зовущий народ к светлому будущему, – разница!

И, покачиваясь, направился к выходу.

Андрей Алексеевич не стал его удерживать. Посидел еще немного, допил свою наполовину полную кружку.

– Удивительно, – с глубокомысленным видом обратился к женщине за барной стойкой, – как глубоко порой  какая-нибудь мелочь может ранить человека. Психика – тонкая вещь, даже опытный психиатр не всегда разберется…

Женщина неопределенно помотала головой и закатила глаза.

Андрей Анатольевич вышел на улицу. Тюпикова уже простыл и след. Только редкие прохожие… Жара… Даже вечером хочется искать спасения от нее где-то на берегу водоема или в прохладной ванной дома.

Профессор направился в сторону остановки.

– Эй! – услышал он сзади и почти в ту же секунду погрузился в звенящую темноту…


6

– … Как вы считаете… это не абсурд? – взволнованно продолжала Анастасия Сергеевна. – Только представьте: в показаниях Андрея Алексеевича говорится: «шел по улице в нетрезвом виде, столкнулся лоб в лоб с незнакомым человеком, дальше ничего не помню». А человек весь избитый. Не абсурд?