Ген Z. Без обязательств - страница 44

– Ты права, – рассудила Катя. Ей было известно, что для ребят с региона московские цены могут оказаться неподъемными. Дипломы по всей стране котировались одинаково, будь ты отличником из МГУ или троечником из педа, учителя нужны были везде. Так было и с остальными профессиями. Гнаться за былым величием советских вузов не было необходимости – от них ничего не осталось, кроме громкого имени.

– Не расстраивайся, – Юля почувствовала необходимость поддержать подругу, и протянула ей руку. – Мы все равно будем на связи, да?

Катя охотно пожала протянутую ладошку.

– Надеюсь, у тебя все сложится хорошо.

– Об этом еще рано говорить, но спасибо.

Они попрощались у метро, тепло обнявшись.

– Береги себя.

– Ты тоже, котеночек, – поддразнила Катя.

На входе Юля еще раз махнула на прощание рукой и, сбежав по лестнице, скрылась в тоннеле. Катя набрала одному из контактов. Она не любила говорить по телефону, куда проще было написать, но сейчас она была не в настроении ждать. Трубку сняли почти сразу.

– Занят? – спросила она бесцветным голосом.

– Нет.

Дима сидел у себя дома и докуривал третью сигарету, вычитывая код, который написал на скорую руку под сайт консалтинговой фирмы. Тот выдавал ошибку, и Дима начинал нервничать, поэтому, когда его телефон завибрировал, он был рад отвлечься. И не пожалел.

– Мой адрес помнишь?

Дима ухмыльнулся. Ее адрес сохранился в истории заказов, когда он вызывал такси из клуба. Сейчас он подумал, что хорошо было бы добавить его к Катиному контакту на телефоне, чтобы не потерять. Эта связь обещала затянуться.

– Еду.

***

На следующий день она проснулась от треска будильника. Телефон был под подушкой, и она выключила его прежде, чем тот успел разбудить человека, лежавшего рядом. Проснувшись рядом с чужим человеком, Катя почувствовала сначала облегчение, затем отвращение к себе. Ей вдруг стало очень плохо. Она приподнялась на локте и невесомо очертила кончиками пальцев линию его челюсти. Мужественная, резкая, ничего девичьего, ничего мягкого, ничего такого, что она могла бы полюбить, хотя это точно было тем, что ей нравилось, к чему ее влекло.

Дима открыл глаза и сразу же поймал ее грустный тяжелый взгляд. Глубоко вздохнув, он нехотя приподнял одеяло и протянул руку, прижимая Катю к груди. Она не сопротивлялась, хотя и благодарности к этому жесту не испытала.

«До чего же хорошо люди умеют себя обманывать», – подумал Дима, смотря поверх ее макушки на полупрозрачную голубую вуаль.

Дима не верил страданиям Кати. Проницательным взглядом он видел в ней то, чего не улавливала она сама – желание быть такой же, как все, присоединиться к полчищам страждущей молодежи, выдававшей себя за лесбиянок, геев, бисексуалов, желая прикрыть этим разнузданность нравов и насолить родителям, имевшим неосторожность в какой-то момент выказать презрение этому образу жизни.

Среди всех этих людей, разрывающихся между «быть» и «казаться», людей, ищущих свою нишу, чтобы подчеркнуть, что они «не такие, как все», Дима был самым «таким». Он не отказывался ни от одного эпитета, которым награждали его девушки при расставании, но и ни от одного слова, которым они ласкали его, когда думали об отношениях. Он был именно таким: обходительным и равнодушным, веселым и скучным, умным и убогим, необыкновенным и ординарным, кобелем и хорошим любовником, последней мразью и лучшим, что случалось в жизни. Сам же Дима никогда не задумывался над тем, какой он, находя рефлексию пагубной привычкой меланхоликов, которая делала из них нытиков, а после сводила в психушку.