Семьдесят четвёртый не выносил блеск солнца на воде. Семьдесят пятый тянул угря за хвост. Семьдесят шестой плыл против течения. Семьдесят седьмой нарезал ремни из чужой кожи.
Семьдесят восьмой ходил по воду, пока кувшин не разбился. Семьдесят девятый вешал куртку на забор. Восьмидесятый бросал деньги в реку. Восемьдесят первый и восемьдесят второй справляли нужду в одну дыру. Восемьдесят третий стоял и грелся, пока горел чужой дом. Восемьдесят четвёртый таскал за собой колоду.
Восемьдесят пятый утверждал, что для него все гуси – просто гуси, а восемьдесят шестой замечал ему, что какова бы ни была причина, – все гуси ходят босиком. Восемьдесят седьмой с лёгкостью плыл по ветру. Восемьдесят восьмой держал парус в глазу. Восемьдесят девятый испражнялся на виселицу. Девяностый отыскал мертвеца по воронам. Девяносто первый пускал вскачь е старых кляч. Девяносто второй наблюдал за тем, как слепцы ведут друг друга в яму. Девяносто третий смотрел, как медведи пляшут. Девяносто четвёртый сетовал, что медведи общаются с медведями.
Девяносто пятый швырял капор через забор. Девяносто шестой работал вспахивал землю мотыгой без ручки. Девяносто седьмой пришёл со своим фонарём. Девяносто восьмой вертел над костром мясо, а девяносто девятый жаловался, что с ним особо мясо не повернёшь. Сотый носил пар в корзине, а сто первый принёс ему черпак для пены. Сто второй был безропотен как агнец. Сто третий не мог втиснуть собаку. Сто четвёртый стоял в собственном свете.
Сто пятый увидел церковь и конюшню, но город был ещё впереди. Сто шестой убеждался в том, что из коня сыпется не инжир. Сто седьмой под страхом заставлял старушку бегать. Сто восьмой заметил, что треснула стена, предугадав падение дома.
Сто девятый наблюдал за всем через дыру в заборе. Сто десятый поглядывал за тем, что растёт из окна. Сто одиннадцатый вешал горшок. Сто двенадцатый покрывал старую крышу заплатками. Сто тринадцатый разглядел в крыше дыру. У сто четырнадцатого одна нога была обутая, а другая босая. Сто пятнадцатый видел, что башмаки стоят. Сто шестнадцатый бросал жребий. Сто семнадцатый сетовал на крышу без дранки и уши у стен. Сто восемнадцатый стонал от зубной боли за ушами, а сто девятнадцатый убил двух мух одним шлепком.
В гнилом дереве сидела сова. У полей были глаза, а у леса уши, и говорили, что если будешь молчать и слушать, то услышишь тоже.
И в этот раз весь шум и гомон стих, чтобы можно было расслышать историю испанца…
…Прихлопнув назойливого комара, Диего Хименес раздражённо поморщился. Ноги утопали в грязи, кровь сочилась из свежих порезов, а на плечах лежало грузное тело раненого товарища. Сильный ветер раскачивал кроны деревьев. Шумела листва. Кричали экзотические птицы.
Кругом царил туманный полумрак незнакомого мира – чуждого, ненавистного, враждебного. Конкистадоры ожидали обрести здесь потерянный рай, но оказались в кромешном аду.
Из глубины мангровых зарослей раздавались голоса дикарей, убивших капитана Рауля. Эти кровожадные варвары преследовали беглецов по пятам. Их воинственные кличи раздавались всё ближе и ближе. Мешкать нельзя. Тихо выругавшись и простонав от боли, Дон Диего прибавил шагу. Да, не о таком он мечтал, покидая родную Испанию.
Где хвалёный Эльдорадо? Где улицы, выложенные золотом и драгоценными камнями? Или источник вечной молодости, в водах которого прекрасные девы и юноши веками наслаждаются жизнью?
