Опекали Екатерину Алексеевну и не давали в обиду даже ему. Он ведь усомнился, брать ли такую красотку на работу. А Елена Викторовна все так развернула, что не взять стало нельзя. Хотя никаких резонов ей не было защищать новенькую. Пожалуй, впервые Алтунский заподозрил кадровичку в симпатиях к кому-то. Доверила случайному человеку билеты выкупать, такого Алтунский тоже не мог припомнить. А сколько Елена Викторовна у него работает? А ведь не очень долго, на самом деле.
Катя выпорхнула из метро, именно выпорхнула сама, а не метро ее выплюнуло. Метро хотело оставить Катю себе, это же очевидно. Так же как и Алтунский захотел получить Екатерину Алексеевну в личное пользование. И получил. Побоку здравые рассуждения. Катя дошла до пешеходного перехода и быстро глянула по сторонам. Умная девочка, похвалил Алтунский. Полно идиотов на дорогах. Засмотрелся на стройные ножки, которые мягко, по-кошачьи, наступали на полоски перехода. И вдруг, Алтунский заорал, из переулка выскочил мотоциклист и врезался в Катю.
– Вот же черт, убью гада, – Алтунский выбежал из подъезда, но мотоциклиста и след простыл. – Катюша!
– Михаил Львович? – Катя сидела прямо на дороге и держалась за бок. И смотрела виновато своими голубыми глазищами. – Извините.
– Не двигайся. Я сейчас скорую…
– Не надо. Он легонько меня ткнул.
– Легонько? – взревел Алтунский. – Да ты отлетела на два метра. А если ребра сломаны? Сотрясение?
– Не сломаны. Я нормально дышу. Не надо скорую, правда. Синяк только будет.
– Катюша, это не шутки.
– Помогите мне подняться. Каблук. И телефон разбился.
– Плевать на каблук и телефон, – Алтунский подхватил Катю на руки. – Молчи. Сейчас дома решим, как и что.
– Я сама могу.
– Нет – как ее выпустить из рук, наверняка больно, чуть не плачет, а протестует.
В квартире Алтунский усадил Катю на диван. Помог снять сапоги и куртку. Катя старалась не морщиться, не хотела выглядеть беспомощной. Хотя по законам жанра она, наоборот, должна демонстрировать слабость и уязвимость. Вызывать в мужчине острую жалость и желание защитить. В боку дергало, мотоциклист нарочно вильнул рулем ей под ребра, но Катя была уверена, что кости целы. А синяк ерунда. Посерьезней, конечно, чем порванные колготки, но терпимо. Другой вопрос, что сексом Катя вряд ли сможет заниматься в ближайшее время. Любое движение отдавалось болью в теле.
– Выпей, – Алтунский протянул Кате пару таблеток и стакан воды. – Шок пройдет, заболит сильнее.
– Надо такси, сама не доеду до дома. Отлежусь.
– Куда ты собралась? Останешься здесь.
– Но вы же временно сняли эту квартиру. На вечер.
– Не снял. Это моя квартира. Даже не думай сбежать. Буду тебя лечить.
– От синяков? – Катя слабо улыбнулась. – Они сами пройдут.
– Так, отставить рассуждения. Умыться, поесть и спать. Программа ясна? – Алтунский смотрел строго и совсем не походил на большого добродушного пса. Скорее на волкодава.
– Ясна, – спорить, и правда, не было сил. Те, что еще имелись, быстро таяли.
– Ты номер мотоцикла не запомнила случайно?
– Не запомнила. Я его и не видела. Как-то со спины наехали. Руль, наверно, не удержал водила.
– Разберемся.
В ванной Катя невольно охнула, синяк намечался огромный. Весь бок горел и бедро. И содранная коленка. Запястье ныло, на эту руку Катя упала. Завтра она ходить не сможет. Алтунский прав, такое долго будет болеть при движении. Если вставать, то придется пить тонны обезболивающих. Что за невезуха. Как она на работу теперь? И билеты в театр. Слезы потекли без разрешения. Осознание, что подвела Елену Викторовну стало последней каплей. Не получится у Кати ничего. Так и будет вечной должницей, козленком на привязи и по совместительству девочкой по вызову.
