Нашел их в поселке у гаражей, где часто собиралась местная шпана. Горел костерок, прямо на земле стояли бутылки с вином, лохматилась вяленая чехонь на газете «Царевская правда», пропитывая бумагу маслянистыми пятнами. Ближнего сбил ударом ноги. Второй успел вскочить. Ударил кулаком в повздошье, как учили в сеции бокса, перенося вес корпуса на правую ногу. Парень завалился боком на землю, глотая воздух широко разинутым ртом. Два других пацана, чуть помладше, отскочили к стене гаража.
Курин рывком поднял парня с земли, глядя в упор, спросил: «Так кто у нас мент поганый?»
– Не бей, Сева. По пьяни сболтнул. Падлой буду, никогда…
– Еще раз услышу – убью!
Оглядел всех четверых, и они поняли, что это не пустая угроза, какие мелькали в их поселке на городской окраине, потому что Курин смотрел люто. А у него был особенный взгляд из-под светлых ресниц, оловянисто-ртутный, такой неприятный, что замораживал бойцов в ринге. При этом Курин поджимал губы, а белесые брови вскидывал вверх, от чего зрачки становились неестественно круглыми, крупными. И каждый старался отвести глаза в сторону.
– Ладно, тебя, кажется, Нагаем кличут. Вы мне еще пригодитесь… Если не загремите по дури. Так и остальным передай.
Через два года Нагай бесстрашно пропорет ножом бригадира из окружения Шамахи, подмявшего Кировский район, получит в спину заряд картечи из обреза, и будет первым, кому на деньги Курина поставят памятник гранитный на старом Тыргорском кладбище. Неподалеку от мраморной стелы Старкова по прозвищу Борец. Вскоре счет пойдет на десятки, выстроится аллея из тесаного и полированного гранита. Но как на большой войне, какждый из бойцов, сидя в шумной компании за поминальным столом, будет оглядывать товарищей, думать: нет, я выживу непременно.
Его тяготила возникшая неприязнь в поселке Вишняки и сама работа в милиции, где все время надо ловчить, врать, подстраиваться под настроение начальства. Всё это было суетно, ненадежно. Весной он подал рапорт на увольнение.
Майор Кулик толстый с багрово-красным лицом, поговаривали, что на спор может выпить сразу пузырь водки, гнул и вертел в руках рапорт, будто собирался сложить из него самолетик. Он силился понять причину такого поступка.
– Взодный обидел?.. Странно. Ты же толковый парень. Я тебе хотел дать рекомендацию в школу милиции. Подумай, не торопись.
– Нет. Я уезжаю, – твердо, неуступчиво ответил Курин.
– Ну, и мудак! – Майор, искренне сожалея, вбил слова об отдельных частях тела, ставя тем самым точку в их разговоре.
Тогда он еще не знал, не понимал, что это станет клеймом навсегда. Его лишь тяготила сама служба, когда «ты говно» и обязан безропотно выполнять команды дурака-сержанта, как в Армии. Но там это скрашивалось салабонством, под лозунгом защитника Родины и собственной глупостью, которая простительна в восемнадцать лет.
«А я не хочу вечно ходить в дураках», – сказал матери, а она не поняла.
– Одет, обут, зарплата вовремя. И куда теперича? На стройку, ломом махать.
На стройку он не пошел. Он уже знал, что главная тема – это водочный бизнес. Сам водку не пил, запах переносил плохо, но тот дефицит, который создали вокруг нее, его обнадежил. Первые шаги были предельно простые. Работая в милиции – знал, видел, как водители и грузчики устраивают, якобы, бой бутылок прямо в таре. Как снабженцы разбавляют спирт. Поэтому предложил директору винзавода охрану грузов.
